Призвание - [4]

Сговорились по трешке, но дед согласился за малую цену такую только лишь кладь их везти.

— Вот так-то, ёлоха-воха!..

Чмыкнул, дернул вожжами, и потащились под грохот телеги в тоскливую неизвестность со скоростью два километра в час.

5

Телега была полна пыльных пустых мешков. Дед ехал с базара — картошку там продавал — и был заметно навеселе. Из курчавой его бороды краснобокими яблоками выпирали крутые щеки, пуговка носа была словно киноварью покрашена.

Услышав, что родом дед из «села-академии», наперебой принялись расспрашивать, какое оно из себя, это село, которое даже в Америке знают, как выглядят знаменитейшие его мастера…

Сашке это село представлялось сказкой. Среди полей и лесов, на зеленом холме — островерхие терема с резными узорчатыми крылечками. На вершине холма — белокаменный, облитый солнцем кремль с колокольней высокой внутри. Рядом с ним — академия, вся из мрамора, с мраморными колоннами, подпирающими небеса. И сидят в ней, рисуют миниатюры художники, похожие и на апостолов, и на мужиков…

Об этом и слышать хотелось. А дед понес околесицу. Про какого-то пастуха, по прозванию Балхон, с саженной трубой вместо рожка, с бородой до пупа, в сажень ростом. Выйдет утром Балхон на середку села, как учнет трубить в ту трубу — на десять верст по округе слышно. Сам земский начальник, бывало, лишался сна, грозил пастуху арестом, в кутузку сажал не раз, да бабы за пастуха заступались.

— Семья у ёво большушша была, про их даже песню такую склали:

Балхон баню продает —

Балхониха не дает,

Балхонята верешшат,

Баню под гору ташшат…

— Ты бы нам, дед, про художников!

— А чёво про художников? Богомазы — и всё тут. Церквы, бывало, уедут росписывать и до того там пропьются, с себя всё пропьют, што работают голые, в одеяла одне завернутые… Али семик справляют в селе под троицу. Кончат работу пораньше — хозяин денег дает, напокупают вина там, икры… А березку-то украшают не лентам, а увешают дранкой, а на дранке той нарисуют всякие непотребности. Ну, и идут потом все в Заводы, место такоё там есть, где гуляют. Иной до того упьется, вроде как мертвый лежит. Лежит, а все пальцем на рот свой показывает: дескать, влейте ишшо…

— Ты, дед, опять не про то!

— А про чёво же тебе?! И чёво вы заладили: «дед, дед»! Какой я вам, к дьяволу, дед, мне ишшо и сорока-то нету…

— Про художников… ну, сейчас вот которые.

— Нонешних я не знаю, я там давно не живу. Я токо прежних знавал.

Ехали час и другой, а тоненький шпиль колокольни все продолжал маячить за спинами, не отпускал от себя. Пропал он лишь за холмами, которые дед назвал Афанасьевскими.

6

Первым не выдержал, стал выдыхаться Славик. Сначала он забегал далеко вперед и садился там на обочину, поджидая подводу, но бегать вскоре не стало силы, и начал он отставать.

Колька тоже устал, но не показывал виду, лишь все сильнее прихрамывал. Дед пригласил его на телегу, Колька же, самолюбиво вздернув остренький подбородок, с достоинством отказался: «Благодарю, уважаемый!» — и продолжал хромать.

Хамушкин поднял на деда измученные глаза:

— Скажите, пожалуйста, долго нам еще ехать?

— Али приустал, молодец?

Сам дед, давая отдых кобылке, давно слез с телеги, без устали попирая дорогу кривыми, обутыми в лапти ногами, привыкшими к пешей ходьбе. Полушутливым голосом заявил:

— Ехать, милок, нам стоко, да ишшо полстоко, да четверть стоко, вот тогда и прибудем на место.

Славик обиделся:

— Я же серьезно вас спрашиваю!

Возница развел руками: ну уж, коли серьезно… И, посерьезнев, сказал:

— Половину дороги токо ишшо проехали.

Славик еле тащился. Колька сказал вознице, чтоб тот его посадил.

Дед согласился, и Славик полез на телегу. Колька двинулся рядом, держась за полок. Дед пригласил его еще раз. Колька самолюбиво помялся, но приглашение на этот раз принял.

Возница сказал, что теперь уж недолго. Проедут всего три-четыре деревни, потом большое село, и как завиднеется справа вдали высокая колокольня — это и будет Талицкое…

Но вот миновали одну, другую и третью деревни, а нужная колокольня не появлялась. Сашка тоже устал, изнемог, дед и ему показал на телегу, но он упрямо мотнул головой и продолжал вышагивать молча. Пускай даже будут просить, он ни за что не сядет, раз был такой уговор!..

А дороге, казалось, не будет конца. Не верилось даже, что наступит такое время, когда приедут на место и можно будет остановиться, дать отдых смертельно уставшему телу, зачугунелым ногам.

Но всему наступает конец. Наступил он и первой в их жизни, казавшейся бесконечной дороге. Где-то близко к полуночи, в полной тьме, втащились они в село, где деревянные домики перемежались с большими каменными, и возница свернул кобыленку, тоже еле переставлявшую ноги, с большака под угор.

Проехали мимо огромного храма, пугающей темной глыбой нависавшего из темноты.

— Пррррр!!

Лошадь остановилась возле стоявшего на угоре белого двухэтажного дома.

Это и оказалось училище.

Село давно уже спало, нигде ни огня, ни звука. Только откуда-то из темноты, из-за этого здания, неслись им навстречу, скакали беспечно звуки веселой музыки. За училищем, между старинных парковых лип, зазывно мелькали огни, слышался девичий смех. Там молодежь танцевала под патефон «Рио-Риту».