Призраки замка Пендрагон. Ожерелье королевы - [69]

Мы сели на берегу ручья. Стояла прекрасная солнечная погода.

— Здесь очень красиво, — сказала Лина. — Этот пейзаж вполне соответствует моему настроению. Я так счастлива.

— Насколько я знаю, такое с вами бывает не часто. Вам что, так понравилось в Ллэнвигане?

— Очень понравилось. Здесь такие симпатичные, обаятельные люди. Правда, граф маленько с приветом, но у него исключительно красивая голова. Девушка чрезвычайно мила, хотя держится ужасно чопорно. Удивляюсь, как она вам еще не надоела… Ну да ладно! Бог свидетель, я никогда не вмешивалась в ваши дела. Если б вы знали, как я счастлива. Наконец-то свершилось.

— Что?

— А как вы думаете, для чего я приехала в Ллэнвиган?

— Чтобы спасти жизнь графа Гвинеда.

— Ну и для этого тоже. Но это не главное. Если разобраться, какое мне дело до графа Гвинеда и прочих престарелых аристократов? Не мой вкус.

— Значит, вы хотите сказать, что приехали сюда ради Осборна?

— Ну слава Богу, догадались. Не такой уж вы глупый, как притворяетесь. И теперь могу вам сообщить как моему старому другу и наперснику, что мое пребывание здесь оказалось не безрезультатным… Прошедшей ночью…

— О, Лина, я вас от души поздравляю. По сравнению с Осборном сорокапятилетний целомудренный богослов может показаться темпераментным мавром.

— Ну я-то умею находить подход к мужчинам.

— Потрясающе! И все-таки скажите честно: Осборн капитулировал под дулом револьвера?

— Нет, до этого дело не дошло, хотя мне пришлось изрядно повозиться. Надо сказать, что буквально до вчерашнего дня он вел себя по отношению ко мне очень сдержанно. Или, вернее, обращался со мной по-дружески, как с хорошим приятелем. Если бы я была такой же ранимой, как наши матери, меня бы подобное отношение оскорбило до глубины души. Но я, слава Богу, не принадлежу к числу чувствительных натур. Мне даже приятны были эти товарищеские отношения. По крайней мере я знала, что он не испытывает ко мне неприязни. Это вселяло надежду.

Однако стоило мне взять его за руку, — продолжала Лина, — как он моментально краснел и заводил разговор о творчестве современников Шекспира. Но меня не так-то просто сбить с толку. Я не привыкла отступать перед трудностями… В конце концов я уяснила себе, что простыми женскими уловками ничего не добиться. Он на них просто не реагирует по неискушенности и простоте душевной. Когда в Лондоне мы переодевались для маскировки и я предстала перед ним в одном исподнем, он порывался выйти из комнаты. А когда я его остановила, сказав, что его присутствие меня ничуть не стесняет, преспокойно закурил и сел в кресло. После этого я еще несколько раз раздевалась перед ним, и ему это казалось уже вполне естественным. Ну то есть никаких эмоций. Ужас, как обидно. Что ж я, не женщина, в конце-то концов? Я готова была рвать и метать, хотя и не подавала виду. Но каких трудов мне стоило сдерживаться! Его непорочность возбуждала меня до такой степени, что я чуть с ума не сходила. Тогда я решила вопреки своим принципам сыграть на чувствительных струнах души. Пожаловалась ему на свое одиночество, как это делается в подобных случаях, поплакалась, что меня никто не любит, обрисовала с душещипательными подробностями, как мне приходится коротать долгие унылые вечера, когда сердцу, как никогда, хочется любви и ласки… Он выслушал меня очень сочувственно и пообещал, что непременно введет меня в Оксфорде в самое лучшее общество (ему, видимо, кажется, что все на свете такие же снобы, как он сам). А покамест порекомендовал как можно больше читать, поскольку книга — лучший друг человека. Короче говоря, когда мы приехали в Ллэнвиган, я уже сгорала от стыда. Сколько было потрачено сил, сколько времени — и все впустую. За это время я бы могла прибрать к рукам двух иностранных послов и трех киноковбоев. А в прежние времена, затратив столько усилий, давно стала бы всемогущей фавориткой французского короля. Когда вчера вечером мне удалось вытащить его в парк, я сразу подумала, что теперь у меня есть неплохие шансы. Англичане любят природу, она их настраивает на лирический лад. Я предложила Осборну посидеть на травке, но он забеспокоился, что земля слишком сырая, и мы сели на скамейку. Я положила голову ему на плечо и стала целовать его в ухо. Он деликатно молчал, а потом, когда мне это надоело, задумчиво заметил, что у немцев вообще очень своеобразные обычаи. Я спросила, не хотел бы он меня поцеловать. Он вежливо ответил, что с удовольствием это сделает, и поцеловал меня в лоб. «Если бы я была мужчиной, — сказала я, — то предпочитала бы целовать в губы». Он ответил, что это негигиенично, и спросил: «Вы что, хотели бы быть мужчиной?» — «А вы?» — спросила я. Мой вопрос его ошарашил, и я поняла, что развивать эту тему бесполезно, далеко мы не продвинемся. И тогда у меня появилась гениальная идея. Я сказала, что хочу залезть на дерево, и попросила его помочь мне. Я уцепилась за толстую ветку, Осборн подсаживал меня. И тут я сделала вид, будто не могу удержаться, взвизгнула и свалилась на Осборна. Мы оба упали на землю, я прижалась к нему, стиснула в объятиях и наконец-то дело дошло до поцелуев. Но надо сказать, что даже в этом положении Осборн не проявлял никакой настойчивости, и мне пришлось взять инициативу в свои руки. Через полчаса на мой вопрос, доволен ли он, Осборн ответил: «Вполне», и это прозвучало довольно откровенно. А потом добавил, что очень рад был обогатить свой жизненный опыт, и теперь у него уже есть первая любовница.