Призраки Ямантау + Поколение пепла - [30]

— Скоро зима, — продолжал втолковывать шедший за ним тенью Дедуля, пока они шли по погруженному в обычную суету лагерю. — Топлива мало. Урожай эти дармоеды соберут плохой, зуб даю. Надо сваливать.

— Куда?

— Найти себе деляну получше.

— Да где ж ее найдешь? Кто ее отдаст?

Но он и сам понимал: засиделись они на одном месте. Главная беда даже не в том, что дороги пусты, а самые умные давно просекли, что крупных автодорог надо избегать. Проблема — это даже не бабы, многие из которых беременны. Этак скоро у них тут ясли будут, а потом и детский сад. Настоящая закавыка была в том, что бандитская вольница не могла обеспечить себя сама. На фермеров его пацаны смотрели, как на говно под сапогами. В трех деревушках, которые они "доили", населения было столько же, сколько у них. А для нормального феодализма нужно хотя бы соотношение десять к одному. Добыча же от охоты с каждым месяцем становилась все скуднее, в подконтрольных деревнях старались спрятать последние крохи. И Бурый понимал: если надавить и потребовать все, что есть, тихие запуганные селяне встанут насмерть. А это чревато ненужными жертвами. Если же не требовать, то скоро не хватит еды для боеспособных мужчин.

— Пойдем на север, к Новосибу. Только это... балласт надо сбросить.

— Порешить, что ли? А потом как без баб? — Только Дедуля имел право и смелость возражать вожаку. — В монахи запишемся?

— Да не порешить, а здесь оставить.

Они оба понимали, что это почти одно и то же.

— С собой возьмем только новеньких, — продолжал главный. — Есть там симпотные. Остальные пусть ждут. Может, еще вернемся. Оставить можно и кое-кого еще. Например, этих дятлов желторотых.

— "И за борт ее бросает в набежавшую волну"... — просипел старый вор. — Ну ладно, пойду баньку организую. Надо помыться перед дорогой. Запаршивели уже все. И айда вещи паковать. Нищему собраться — только подпоясаться...

Вдалеке послышался звук мотоциклетных моторов.

— Погоди, похоже, разведка. Может чего нарыли.

Стоянка — или, лучше сказать, становище, — банды Бурого находилась в удобном месте километрах в десяти к югу от Бердска. Здесь они захватили готовый лагерь для беженцев, застав его прежних обитателей врасплох и перерезав, как кур, во сне. Так они заполучили теплые модульные палатки МЧС с обогревом, которые в собранном виде легко помещались в несколько грузовиков; генераторы и полевую кухню. Им ничего не пришлось достраивать. Лагерь стоял на возвышении, и когда снега сошли, его не размыло. А летом не досаждали расплодившиеся из-за вымирания естественных врагов комары и другие насекомые вместе с гнилыми болотными испарениями. Когда-то здесь был берег Обского моря и лодочная станция, но после разрушения плотины вода отступила, и даже половодье не вернуло ее к прежним берегам. Сильные ветра уносили гнилостные испарения, и пахло в лагере в основном лесом, а не тиной. По совокупности этих причин они и жили тут уже третий месяц.

А еще недалеко находилось пересечение двух автомагистралей, по которым то и дело отваживались пройти путешественники из смежных регионов — их подкупало обманчивое спокойствие в трех селах по соседству. Они не знали, что те деревеньки находились под патронажем шайки, давая ей кормежку и информацию в обмен на право жить. Правда, и спокойствие это было относительным, все равно, что на склоне вулкана Эйяфьятлайокудль.

Однажды сразу четыре семьи из самой удаленной от лагеря деревни решили сменить место жительства. Утром их соседям привезли к порогу рюкзак, из которого, как кокосы, высыпались головы тех, кто не сумел уйти от погони. У разбойников были в деревнях свои шныри.

До начала своей оседлой жизни банда долго носились, как перекати-поле, по дорогам Западной Сибири, оставляя за собой дымящиеся головешки и горы трупов. Грабили, убивали, не разбирая пола и возраста, но насиловали — разбирая, потому что за первые месяцы после начала Армагеддона успели насытиться вволю. Костяк банды составили заключенные одной ИТК, которым удалось проложить себе путь к свободе, несмотря на негласный приказ ликвидировать опасных заключенных при начале массовых беспорядков. Тогда же они захватили свое первое оружие.

Как ватага Стеньки Разина, банда то сокращалась до полусотни головорезов, то снова раздувалась, доходя аж до трехсот. Пару раз голод, болезни и удачливые конкуренты изводили ее почти под корень, но каждый сохранялось ядро, и она оживала, раздувалась.

Сейчас был как раз такой момент, когда после нескольких удачных набегов и одного тяжелого, но успешного штурма она была в зените своей мощи. Те, в ком видели родственную душу, вливались в нее качестве рекрутов. На самом дне находилось человек двадцать "неприкасаемых" для черных работ. Женщин было не меньше семидесяти. Но теперь оказалось, что в многочисленности не только сила, но и слабость.

Это был человек, неуместный в компании уголовников. Бурый всегда разговаривал с ним почти как с равным — и был рад, что тот без вопросов признает его лидерство. Наверно, остальные не пошли бы за человеком из другой культурной среды, который до войны слушал хардкор, а не шансон, но он-то хорошо понимал, как этот кадр ценен. Это ему принадлежала идея их поголовной моторизации. Именно мобильность позволила бандгруппе существовать тогда, когда остальные одна за другой растворялись или гибли. Нет, они не носились по дорогам круглые сутки, сжигая бензин и паля из пулеметов, как головорезы Гумунгуса в фильме "Безумный Макс 2". Равнины Сибири это все-таки не пустыни Австралии, где даже после гибели цивилизации дорожное полотно долго простоит нетронутым. Тут перепады температур даже без ядерной зимы ломали асфальт даже не в считанные годы, а в считанные месяцы.