Призраки войны - [24]

– Ну, этого желтомазого, который там вопит, можно больше не считать, – произнес все тот же знакомый ироничный баритон.

Американцы добежали до деревьев. Впереди всех – Уильямс. Раненый вьетнамский солдат лежал на боку. Он больше не орал, а только стонал и всхлипывал: “Трой ой! Трой ой!” Пуля попала ему в грудь, и теперь с каждым словом на губах его лопались розоватые пузырьки. Задето легкое.

– Кто-нибудь понимает, что он говорит? – спросил Уильямс.

– Ага, – отозвался все тот же невидимый знакомый голос. – Он молится своему богу. Похоже, скоро они встретятся.

– Почему бы не помочь ему поскорее увидеться с богом? – предложил кто-то.

– Хорошая мысль!

Обладатель знакомого голоса выстрелил в упор. Очередь прошила грудь. Вьетнамец дернулся и замер. Американец обернулся к Уильямсу и поднял вверх большой палец. И тут вдруг, взглянув на его ухмыляющуюся физиономию, Уильямс вспомнил и его.

И улыбнулся в ответ. Эд Репп. В последний раз он видел Эда, когда они вместе ходили в разведку в районе высоты 860. Уильямс шел впереди. Эд крикнул: “Подожди, пузырь лопается!” – и скрылся в зарослях. Минутой спустя раздался взрыв.

Уильямс побежал туда, где скрылся Эд. Сначала он нашел его правую руку. На месте локтя была лишь кровавая каша с белым пятном кости. Остальные части тела Эда были разбросаны в радиусе пятидесяти ярдов. Мина. Вьетконговские мины были начинены стальными шариками, и если такая взрывалась у вас под ногами, то это было равносильно тому, как если бы в вас выстрелили в упор одновременно из семидесяти охотничьих ружей, заряженных картечью. Минутное дело.

Уильямс не плакал. И вообще не выказал никаких эмоций, лишь достал из рюкзака специальный мешок для останков и начал наполнять его. Он ничего не чувствовал – даже не чувствовал тех капель, которые упали на него сверху после взрыва. Это не дождь, и цвет совсем другой.

Эд Репп был последним, с кем Уильямс подружился во Вьетнаме. После этого он перестал заводить новых друзей. Инвестиции в друзей не окупались.

Эд Репп, убит при отправлении малой нужды под Кхесаном, Республика Вьетнам, лето 1967 года.

Увидеть его снова было приятно.

– Ну и как ты жил все это время? – поинтересовался Уильямс.

Эд перестал улыбаться, и в глазах у него, как это всегда бывает в джунглях, появилось отсутствующее выражение – словно он смотрел вдаль на какой-то объект, находящийся в тысяче ярдов от него.

– Мертв. Я был мертв все это время, – тихо ответил он.

– Да, я знаю. Я тоже там был, помнишь?

Глаза Эда снова приняли нормальное выражение, лицо его озарила улыбка, а вокруг глаз появились мелкие морщинки. Он сразу как-то помолодел – теперь на вид ему нельзя было дать больше двадцати четырех лет. А ему было девятнадцать.

Эд не успел ответить. А кто-то сказал:

– Слушайте, а что будем делать с двумя другими желтожопыми? Здесь где-то должен быть базовый лагерь армии ДРВ.

Уильямс посмотрел на говорившего, пытаясь понять, кто это, но в тусклом свете догоравшего дня лица было не разглядеть, и Уильямс решил, что лучше и не пытаться.

– Ну, что скажешь, начальник? – лениво поинтересовался Эд Репп. В глазах у него заиграли знакомые Уильямсу озорные искорки.

– Потом, – отозвался Уильямс. – У нас в отряде тяжелораненый. Слушайте, кто-нибудь, возьмите рацию и вызовите санитарный вертолет. Эд, запусти дымовуху, просигналим им.

Вертолетные винты прижали слоновую траву к земле. Чеппелла погрузили на вертолет, и все остальные тоже поднялись на борт. Вертолет взмыл вверх, и с борта солдаты помахали Уильямсу, оставшемуся на земле. Он помахал им в ответ, недоумевая, почему же он остался.

Потом Уильямс отвернулся и увидел вдали горы, покрытые буйной зеленой растительностью и совершенно не тронутые войной. Над горами поднимался густой туман, как пар изо рта ангелов. Уильямс сел, положил винтовку на колени и устремил свой взор на это дивное зрелище. Он смотрел и смотрел, пока слезы не застили ему глаза и он не испытал всепоглощающее чувство восторга, которое не понять никому, кто не прошел через Вьетнам. И даже те, кто прошел, не нашли бы слов выразить это чувство.

“Черт побери, это будет длиться вечно. И никакое количество смертей, никакие политики, никакая трескотня и лапша, которую нам вешают на уши, никогда ничего не изменят. Вьетнам – это навсегда, и мне кажется, что я стал его неотъемлемой частью”.

Римо проснулся в незнакомой комнате. Стены были обиты какой-то невыразительной мягкой материей. Римо лежал на большой, но неудобной койке.

Откуда-то снизу раздался скрипучий голос:

– Ага, ты проснулся.

– Чиун?

Мастер Синанджу сидел в углу, прямо на полу, как всегда. Он переоделся в короткое желтое кимоно с укороченными рукавами. Кимоно для тренировки.

– Ты меня помнишь? Это хорошо, – сказал Чиун и потянул какой-то шнурок. За тяжелой металлической дверью раздался звонок.

– Конечно, я тебя помню, – раздраженно отозвался Римо. – А почему бы и нет?

– Там, где ты побывал, возможно все, – пожал плечами Чиун.

– А где я побывал?

– Неважно где, – отрезал Чиун. – Сейчас ты в штате Нью-Йорк. Вот так-то. Хе-хе!

Римо не поддержал веселья Чиуна. Лицо Чиуна посуровело.