Призраки в Тель-Авиве - [5]

Глава 5

Небритый пьяный сторож кладбища долго плутал между ухоженными надгробными плитами, многие из которых были залиты воском поминальных свеч. Наконец, он вывел полицейских к зияющей черной яме, рядом с которой возвышалась бурая горка раскисшей от дождя земли. "Что скажешь, седобородый? - с деланным оптимизмом спросил его Кадишман, разглядывая почти стертую от времени надпись на мраморной плите, совсем недавно лежавшей на дедушкиной могиле. "Да уж не знаю, что и говорить, - потеряно выдавил сторож, - бывало в дождь или слякоть, могилки у нас проваливались, и мы, как полагается, собирали косточки упокоенных, чтобы не размыло, значит, - он тяжело вздохнул, как бы сожалея о бренности всего мирского, - а здесь и собирать нечего, видишь, служивый, - все как слизано" Кадишман лично осмотрел, пустую могилу Хильмана. Заглядывая вглубь ямы, он оступился и, взмахнув руками, словно птица на взлете, с шумом провалился в нее, увлекая за собой комья мокрой земли. "Нехорошая примета" - испугано произнес сержант Альтерман, вытаскивая смущенного босса из могилы. Как человек суеверный, он хотел высказать свои опасения по этому поводу, но, увидев сердитое лицо шефа, оборвал на полуслове. - А вдруг это фиктивное захоронение? - сказал Кадишман, нервно отряхиваясь после неудачного приземления в могилу. - Эффективное? - не понял сторож, с опаской взирая на Кадишмана. - Уж не фальшивая ли, говорю, могила-то, дяденька? - А вот этого никак нельзя, - с тупым упрямством возразил сторож, не понимая значение заданного вопроса; грушевидный нос его разбух, приняв фиолетовую окраску. Неожиданное падение полицейского напугало старика не меньше, чем суеверного сержанта, и он инстинктивно сторонился инспектора, будто тот был помечен уже роковой печатью смерти. - Я работаю здесь много лет и по памяти знаю все могилки, - гордо сказал он, шмыгнув сизеющим на холодном ветру носом. "Пьяная ты харя, - беззлобно подумал Кадишман, - потому и плутал, что по памяти знаешь..." - Эту как раз не припоминаю, - честно признался пьяница, - но по документам проверял - тут покоился некий Хильман Ури - 1898 года рождения. - Это мы без тебя знаем, что покоился, - криво усмехнулся Кадишман, и легким движением руки смел комья земли с надгробной плиты, скинутой с осиротевшей могилы. Тяжелый черный мрамор треснул от страшного удара, нанесенного мертвецом снизу. "Черт бы побрал этого деда, тоскливо подумал Кадишман, может быть, он и впрямь восстал из гроба?" Все, что он видел до сих пор, соответствовало рассказу внучки сбежавшего Хильмана. Кадишман не знал, что и думать. Он всегда с недоверием относился к мистике и посмеивался над глупыми историями, которыми утомляла его жена, выискивая их в журналах, специализирующихся на паранормальных явлениях. Провожая важных гостей до кладбищенских ворот, протрезвевший сторож, доверительно шепнул лейтенанту. - Ты, милый человек, будь начеку, значит... - Это еще зачем? - сказал Кадишман, догадываясь о чем, пойдет речь. - Поверье в народе гласит - ежели человек упал в могилу - значит к смерти это. Он оглядел лейтенанта с глубоким состраданием, в душе считая его покойником, и повторил тоном везунчика, которому жить да жить, а этот несчастный, может, доживает последние дни. Удрученный словами одичавшего от одиночества и водки сторожа, Кадишман, впервые в своей служебной практике, явился к шефу с одними смутными догадками, наперед зная, как тот относится к подобной инициативе подчиненных.

Глава 6

- Поехали, - сказал Цион и выбил на панели цифру двенадцать. Василий плавно отжал рычаг пусковой системы. Машину забило мелкой дрожью, потом ее затрясло и слегка сплющило. На мгновение Циону показалось, что камера ужалась в размерах; кресло под ним страдальчески затрещало, стрелки приборов завертелись как сумасшедшие. Путешественники подверглись страшному давлению. Цион почувствовал тупое нытье в затылке и многотонную тяжесть в позвоночнике. "Еще немного и от меня останется мокрое место" - подумал он, слушая, как Василий чертыхается. От перегрузок у него оплыло лицо и глаза, казалось, вот-вот выпрыгнут из орбит. Полегчало им как-то сразу. Едва не раздавившее друзей непомерное бремя веков внезапно сменилось приятной расслабляющей невесомостью. Путешественники взмыли к потолку и повисли там, в неприглядных позах; Василий не пристегнул ремни безопасности, а Заярконский, последовав его примеру, расплачивался за чужое легкомыслие. Вскоре дрожание аппарата прекратилось, и молодые люди с медным звоном повалились на пол. "Говорил же инструктор, что надо пристегнуть ремни" - недовольно буркнул Цион, потирая ушибленное колено и осматривая вмятины на громоздких доспехах. Они успели влезть в них в проходной института Времени. Согласно технике безопасности, отправляясь в Прошлое, пассажир обязан был облачиться в костюм выбранной им эпохи. "Помятый зад облагораживает вашу фигуру, сэр!" - сказал Василий, придирчиво оценивая урон, нанесенный другу неудачным падением. Цион открыл люк машины, и в кабину вместе с порывом свежего воздуха ворвался мощный рокот многотысячной толпы. Заярконский вздрогнул и подался назад, вспомнив слова инструктора о враждебном приеме со стороны аборигенов. "Прочь с дороги!" - презрительно сказал Василий и, оттеснив друга в сторону, смело вышел из кабины. Стоял ясный безоблачный день. Вдали у самого горизонта, ярким зеленым пятном горел весенний бор. Ласковое солнце на Востоке давно уже занялось, и серебристые лучи его отражались в бурных водах реки, огибающей древние стены величественного монастыря или замка, одиноко возвышающегося у подножия каменистых гор. Заснеженные вершины кряжистых великанов ослепительно сверкали под искристыми лучами припекающего солнца. На сторожевой башне замка, а может быть пограничной крепости, развевалось желтое знамя с изображением геральдической лилии. Неподалеку от "Колесницы" (так Василий окрестил машину), вокруг амфитеатра, разбитого на гигантском валу, суетились в ложах одетые в пестрые одежды женщины, большеголовые карлики с продолговатыми лицами идиотов, несущие за своими повелительницами прозрачные длинные шлейфы, и мужчины в строгих выходных костюмах из меди, стали и серебра. Носить на себе эти килограммы было сущим адом: они натирали тело, неприятно дребезжали и непривычно сковывали члены при ходьбе или верховой езде, когда помимо всего прочего надо было удержаться в седле и не свалиться в лужу на глазах у прекрасной половины Англии. Человек, заключенный в эту душную металлическую тюрьму, чувствовал себя роботом: под стать роботу двигался - рывками, с заметным напряжением, словно набили его изнутри камнями, под стать роботу думал, тяжело и со скрипом манипулируя извилинами неповоротливого и раздавленного пудовым шлемом мозга. Позже в своей известной доктрине "Интеллект и рыцарство" академик Ашкенази (бывший тесть де Хаимова) вывел из этого некую закономерность, а резюме открытого им закона втиснул в емкую и остроумную формулу. "Как двигаешься - так и мыслишь" и, хотя это напоминало древнюю как мир максиму - "Как работаешь - так и ешь", - умозаключение бывшего академика имело шумный успех среди исследователей эпохи рыцарства, широко использовавших в своих трудах практические выводы знаменитого ученого. Зачарованный созерцанием сверкающих дамских нарядов, Василий воспрял духом, предлагая приятелю полюбоваться красивыми женщинами. - Смотри сколько их! - восторженно произнес он, - а как ходят, словно павы, ни одного лишнего движения... - Вижу! - уныло сказал Цион, с тревогой оглядывая ликующую толпу сюзеренов, и жеманных дам с причудливыми головными уборами. - Кажется, мы попали на турнир, - сказал он Васе, таким тоном, будто его мучила изжога - Я знал, что нам повезет! - воскликнул де Хаимов, и глаза его полыхнули огнем. Василий обожал рискованные авантюры, но Цион не разделял его восторженности. Человек мягкий и не склонный к рукоприкладству, он сторонился сомнительных сборищ, связанных с насилием.