Призраки Северной столицы. Легенды и мифы питерского Зазеркалья. - [52]

Младым цветущим деревам,

В глухой тюрьме заводит песню

И отдает тоску волнам:

Прости, мой край, моя отчизна,

Прости, мой дом, моя семья;

Здесь за решеткою железной

Навек от вас сокрылся я.

Прости, отец, прости, невеста,

Сломись, венчальное кольцо;

Навек закройся, мое сердце,

Не быть мне мужем и отцом!

Сосватал я себе неволю,

Мой жребий – слезы и тоска;

Но я молчу… такую долю

Взяла сама моя рука.

Уж ночь прошла; с рассвета в злате

Давно день новый засиял.

А бедный узник в каземате

Все ту же песню повторял.

Арсенальная набережная в Петербурге, благодаря «Крестам», стала знакома всей стране. Вот уже многие годы она олицетворяет символ горя, разлуки, ожидания и надежды на случайную встречу. Арсенальная набережная стала ареной малых и больших человеческих трагедий. Наряду с самой тюрьмой, она вошла во многие блатные и тюремные песни:

Мы встретились с тобой на Арсенальной,

Где стояла мрачная тюрьма.

Ты подошел и протянул мне руку,

А я руки своей не подала.

Зачем меня так искренне ты любишь

И ждешь ты ласки от меня?

Мой милый друг, себя ты этим губишь,

Я не могу любить больше тебя.

Была пора и ты меня любила,

Рискуя жизнью молодой.

Мой милый друг, тюрьма нас разлучила,

И мы навек рассталися с тобой.

Тюрьма, тюрьма, ты для меня не страшна,

А страшен только твой обряд:

Вокруг тебя там бродят часовые

И по углам фонарики горят.

Об условиях содержания подследственных в тюремных камерах можно только догадываться. Трехэтажные железные нары, зарешеченное окошко, пропускающее узкую полоску дневного света, «толчки» – на местном условном языке унитазы, которые, если верить тюремным преданиям, заменили пресловутые параши только в 1950-х годах. Говорят, деньги на проведение канализации выделил из своих Сталинских премий авиаконструктор А. Н. Туполев. Во время войны он будто бы какое-то время сидел в «Крестах» и, как рассказывают «очевидцы», навсегда запомнил «вонь общей параши».

До революции любой свободный гражданин имел право взять на поруки заключенного из временного изолятора до приговора суда. Для этого надо было внести залог в два-три рубля. Если, конечно, заключенный не умственно отсталый дурак, или «дупель», как это называется на блатном жаргоне. И об этом можно узнать из тюремной песни:

На Арсенальной улице

Я помню старый дом

С широкой темной лестницей,

С решетчатым окном.

Войти в тот домик стоит рубль,

А выйти – два рубля.

А если есть на роже дупель,

То будешь без дупля.

Веселые там мальчики,

Девчата хороши.

Не суй им в ротик пальчики –

Записку напиши.

Там ждут суда за табаши,

Шпиляют в преферанс,

А я привык у бабушки

Раскладывать пасьянс.

Разложишь – не разложится –

Все масти не туда.

У милой дамы рожица

Скривилась от стыда.

Все карты из газетины.

Наверно дело в том,

Такие уж заветины

В старинном доме том.

Пока сыграешь партию,

Узнаешь: кто и где

Создал в подполье партию,

А кто сейчас в беде.

Я стал силен в политике,

А в карты стал гроза.

Эх, братцы, помогите-ка

Нажать на тормоза.

Прошли года по полюшку –

Собрал я два рубля,

Купил билет на волюшку;

И вот пред вами я.

На Арсенальной улице

Я помню старый дом

С широкой, темной лестницей,

С решетчатым окном.

Пресловутое тюремное братство в «Крестах» имеет свою специфику. Мы знаем, что «Крестовые братья» в буквальном смысле слова – это люди, заключившие союз на вечную дружбу, закрепленный обменом нательных крестов. Вспомните героев романа Достоевского «Идиот» князя Мышкина и Рогожина, которые обмениваются крестами.

В «Крестах» же «Крестовые братья» – это вообще братья по заключению, отбывающие срок или ожидающие наказания именно в этой следственной тюрьме, то есть вообще все, кто хоть раз побывал в «Крестах». Оказаться в ней вообще на тюремном жаргоне называется «креститься». Это почти то же самое, что принять веру. Раз навсегда. Навечно. Вот откуда у знаменитой питерской тюрьмы появился дополнительный жаргонный синонимический ряд: «Якорь», «С чего начинается родина», «Академия». В советское время этот список пополнился микротопонимами: «Красная Академия», «Мусоропровод» и даже «Акционерное общество закрытого типа „Кресты“». Среди канонизированных блатных татуировок есть четыре так называемых «перстня», обозначающих понятие «Прошла» или «Прошел Кресты» (один для мужчин и два для женщин) и общий «перстень» – «Проход через „Кресты“» в «зону». Они наносятся на соответствующие пальцы рук.

Между тем в советское время для обыкновенных питерских обывателей, а тем более для туристов и гостей города, «Кресты» оставались закрытыми и в прямом, и в переносном смысле слова. О них не принято было говорить. Их как бы не существовало. Образ социалистического Ленинграда не мог быть обезображен родимыми пятнами «проклятого царизма». Когда экскурсионные пароходики с иностранцами проплывали мимо «Крестов», экскурсоводы должны были заранее предупреждать провокационные вопросы интуристов бодрыми сообщениями о том, что «слева по борту находится Картонажная фабрика». Однажды эти объявления, усиленные микрофонами, дошли до слуха обитателей следственной тюрьмы. Послышался протяжный свист, который был слышен за два квартала на обоих берегах Невы. Так продолжалось каждый раз, как только экскурсионный пароход выныривал из-под Литейного моста. Вмешались партийные органы, и бедным экскурсоводам пришлось «после упоминания о приезде Ленина на Финляндский вокзал» делать продолжительную паузу, пока пароход не проплывал мимо сурового здания тюрьмы. Приезжие экскурсанты оглядывались по сторонам и ничего не понимали. И только ленинградцы могли по достоинству оценить наступавшую паузу.