Призраки русского замка - [30]

Джонсон знал, что карстовая пещера под виллой «Мандрагора» имела до войны три входа: один внутренний, из самой виллы, откуда господин Моховой мог бы спускаться в свои подземные владения на лифте, и два внешних – из «Русского замка» и со старой фермы, хозяин которой откупил после войны у советского посольства землю между «Русским замком» и скалой, где стояла «Мандрагора». «Фермер» был агентом ГРУ с довоенным стажем, но свой салат трех сортов производил исправно и даже торговал им на местных рынках. Бартлет просил Джонсона выбрать наименее безопасный вход. Но для этого надо было проверить, сохранились ли они. Тот ход, что шел из подвалов «Русского замка», обрушился после бомбежки во время войны, и его как будто бы замуровали. Связываться с «Фермером» было бы просто сумасшествием. Так что проникнуть в эту пещеру Джонсон мог только через Мандрагору, и по сценарию МИ-6 впустить его на эту виллу поручалось Блэкберд. Вся надежда была теперь на нее. Бартлет сообщил ему, что Блэкберд будет в Манге в пятницу, так что у него оставалось полных четыре дня на подготовку операции.

Джонсон убрал из памяти компьютера телеграмму Блэкберд и повел машину по авторутам, через парижские пригороды, пока не выехал, минуя Париж, на скоростную дорогу А-13 и взял направление на Руан. До Манга он доехал по ней за какие-то полчаса, но миновал этот город и, пройдя вдоль Сены около трех километров с черепашьей скоростью – везде были указатели не более 40 км/ч, – остановился в поселке Шато Клер. Автогид вел его по дороге, вежливо сообщая каждый раз, куда ему надо повернуть и как после этого ехать. Наконец красная стрелка на экране «Мерседеса» уперлась в заданную точку, и автогид объявил: «Вы достигли пункта своего назначения». Пунктом этим была двухэтажная вилла, утопавшая в розовых и фиолетовых цветах буйно расцветшей сакуры. Март 1994 года выдался теплым, и природа торопилась взять все, что возможно, от щедрого не по сезону солнца. Джонсон нажал кнопку на связке ключей, полученных в МИ-6, и автоматические железные ворота открылись перед ним. Затем раздвинулись двери подземного гаража. Поставив машину, Джонсон миновал лифт и поднялся на виллу по лестнице. Он заранее изучил план этого своего временного жилища и знал, что лифт при случае может поднять его на крышу или опустить на два этажа под гаражом, где был запасной выход к Сене и частной пристани с катером. Убедившись, что на вилле все, как он ожидал, и никого из посторонних там нет, он сбросил пиджак и достал лед из холодильника. Он любил виски по-американски, «on the rocks» – наполнял стакан кубиками льда до краев, а потом наливал туда свой любимый Johnny Walker Red Label, самый дешевый из серии Johnny Walker.

Он снял пистолет с предохранителя и вспомнил, что полковник Бартлет, который предпочитал по меньшей мере Black Label, а уж тем более Gold или Blue, не преминул бы сейчас поиздеваться над ним: «У вас простенькие вкусы, коллега». Джонсон в таких случаях отшучивался: «Это базовый продукт, полковник. А его трудно испортить». Бартлет однажды все же объяснил ему на практике, почему Red Label пьют только плебеи. Он пригласил его к себе и выставил Blue Label по 500 долларов за бутылку. Накапал граммов по пятьдесят – никакого льда при этом, упаси Бог! – и начал свою лекцию: «Blue Label, Джонсон, – это смесь 16 редких сортов. Некоторым из них 50 лет, некоторые из них давно уже перестали производиться. В состав этого виски, – вспоминал Джонсон его пояснения, – входит Auchterool 1923 года – продукт исчезнувшей вискокурни из Равнины. Средний возраст спиртов 25 лет. Из десяти тысяч бочек на Blue Label идет в среднем одна. Виски в каждой бочке неповторим. Чтобы не пропустить уникальность и не сдерживать себя формальным возрастом, на бутылках Blue Label возраст не указывается совсем. Получается в чем-то коньячный подход к искусству купажа: старые сорта (50 лет) смешиваются с более молодыми. Основа купажа – Royal Lochnagar из Высокогорья, который придает сочный цветочно-фруктовый вкус, а Caol Ila с Айлей – дымно-торфяные и морские тона»…

«Пижон вы, полковник, – подумал про себя Джонсон, прихлебывая „свой“ виски. Лед уже поглотил его резкий привкус, и напиток стал мягким, а опьянение – медленным. – Вашим Blue Label только зубы чистить…»

Раздался звонок его мобильника, и послышался голос Бартлета, который обнаружился, как черт в коробочке, едва лишь он о нем вспомнил.

– Вы прибыли на место, коллега, но что-то не звоните. Нет никаких неожиданностей, я надеюсь? Лед был запасен в холодильнике, а ваш любимый Johnny Walker Red Label, я полагаю, вы уже попробовали? Отдохните часок и приступайте. До связи.

– Спасибо, коллега. До связи, – ответил Джонсон, сообразив, что это автогид автоматически «настучал» Бартлету о том, что он прибыл в пункт назначения.

2. Витязи из ангара

Рубакин привык доверять своей интуиции. За неделю до отъезда в Париж, где ему предстояло вновь встретиться с шейхом Арефом и подписать договор о поставках оружия на 1994–1996 годы, у него появилось смутное ощущение тревоги. Виной тому, скорее всего, был дурацкий сон – ему привиделась Эйфелева башня, на вершине которой стоял шейх Ареф в белых одеждах и орал ему «Давай сюда, генерал!». Рубакин направился было к лифту, чтобы подняться на третий уровень башни к Арефу, но служитель у входа попросил его предъявить паспорт. Полистав его, он сказал ему почему-то по-немецки: «Verbotten! Nicht visa!». Рубакин стал объяснять, что виза дается ему годовая, шенгенская, по которой можно въезжать во все страны Евросоюза, но служитель, как заводной, повторял одно и то же: «Verbotten! Nicht visa! Verbotten! Nicht visa!».