Призраки прошлого - [13]

И в какой-то момент все рухнуло в прах…

Глава 4 Номер 314

Декабрь 2033

В коридоре хлопнула дверь, послышались легкие, торопливые шаги. Дмитрий выглянул из лаборатории, и на него едва не налетела Марина.

Она всхлипнула, отвернулась, закрывая руками лицо.

– Ты плачешь? – удивленно спросил молодой ученый, выходя из кабинета.

– Это сделал ты? – женщина повернулась, посмотрела ему в лицо. Он не смог выдержать ее взгляд и отвел глаза, пожалуй, впервые за многие годы испытав что-то похожее на стыд.

– Да, я. Мы тебя предупреждали, – ему почему-то показалось, что он оправдывается.

Марина продолжала смотреть на него. Ни гнева, ни злости, только горькое, бесконечное отчаянье.

– Зачем? – тихо выговорила она.

– Так было нужно, заключенный оказал сопротивление, я был вынужден… – начал Дмитрий, но Алексеева резко оборвала его.

– Прекрати мямлить! Вынужден, сопротивление, тьфу! Ты сделал это, потому что захотел, – в ее голосе прозвучало презрение.

– Я должен был… – отчего-то его уверенность в собственной правоте пошатнулась.

– Нет, Дима, – Марина смотрела на него с тоской, так смотрят на покойника в гробу, когда все слезы уже выплаканы и на смену им пришло смирение с неизбежной потерей. – Ты хотел это сделать. Ты знал, что убьешь его. Ты знал, что в шприце концентрат. Ты знал о результатах эксперимента, что все будет именно так. Ты сделал это, потому что мог и желал.

– Я… нет… не… – у юноши вдруг кончились слова и доводы. Каждое слово его собеседницы падало, как могильная плита.

– Послушай, – она вдруг смягчилась, коснулась его руки. – Ты погубил себя. Не Женьку, не тех, кто умолял о пощаде и милосердии. Каждая смерть – твой маленький шаг в пропасть, и ты уже летишь вниз, безвозвратно. Ты сам загнал себя туда, сам шагнул в бездну. Дима, ты не ученый, ты – палач, как Доктор Менгеле, как я. Мой путь почти завершен, твой – только начинается, и с чего ты начал его? С того, что перешагнул через чужую жизнь. Подумай о том, в какой момент дело выживания и служение науке превратилось в извращенное удовольствие власти над человеческими судьбами. Ты не бог, чтобы решать, кому жить, а кому умереть. Все твои открытия – это пир во время чумы, и грош им цена, когда на кон поставлена чужая жизнь. Подумай об этом. Я не верю в то, что после смерти что-то есть. Нет, смерть – это всего лишь смерть. Но я верю в то, что расплата неизбежна. И есть вещи пострашнее гибели – кому, как не тебе, это знать.

– Но я… – Диме стало жутко. В полумраке коридора лицо женщины искажали тени, казалось, потолок стал еще ниже, а привычные стены давили. Молодой ученый сделал шаг назад, ему хотелось бежать, спрятаться, лишь бы не слышать слов.

По щекам Алексеевой текли слезы, и отчего-то они задевали его, как никогда раньше. Сколько он слышал рыданий, сколько человек молили его, валялись в ногах, жалкие и униженные, но сегодня юноша впервые испытал раскаянье, и это чувство жгло его, мучило и тревожило.

– Вспомни тот день, когда ты перестал быть ученым и стал мясником, упиваясь своей властью, – повторила Марина.

– Я не такой! – крикнул Дима. Его накрыло волной истерики, затряслись руки.

– Ошибаешься. Ты именно такой. И оттого тебе сейчас так страшно, – спокойно сказала женщина, глядя ему в глаза.

Страшно. Как точно она высказала то, что было у него внутри. И становилось еще хуже. Юношу замутило, закружилась голова.

– Я могу помочь…

– Ты знаешь, что не можешь. Я говорила с Геннадием. Все кончено, нам остается верить в чудо. Я ухожу, не мне учить тебя жизни. Человек умеет измучить себя сам так, как вам с Доктором Менгеле и не снилось, – бросила Марина через плечо.

Она еще раз коснулась его руки на прощание и заспешила по коридору. На тыльной стороне ладони остался влажный след, руки женщины были мокрыми от слез.

Дима вернулся в кабинет и захлопнул за собой дверь. Его трясло. В голове непрерывно звучал голос Алексеевой, он повторял одну и ту же страшную фразу: «Вспомни тот день, когда ты перестал быть ученым и стал мясником, упиваясь своей властью».

– Нет, нет, мы все делали правильно, так было нужно во благо выживших! Несколько человеческих жизней, положенных на алтарь науки! – бессильно оправдывался он, но уже не верил в возвышенные слова.

«Тебе дан уникальный шанс послужить на благо всем выжившим после Катастрофы. Пусть это больно, а кто сказал, что великие дела делаются легко?» Эту фразу Дима бросил человеку, который когда-то был его товарищем. Пусть не другом, но тем, с кем они сидели за одним столом, с кем смеялись над шутками и делили паек.

Что же было потом? Дмитрию казалось, земля уходит из-под ног. Он вдруг отчетливо осознал, что же он творил все эти годы.

Его тезка, тоже Дима. Его ведь можно было спасти… Когда он решился защитить Алену. Она ему нравилась, отвечала взаимностью. Красивая, чертовка.

Молодой ученый впервые испытал чувство, похожее на влюбленность. По крайней мере, как говорил Геннадий, усмехаясь, возникла химия.

Доктор Менгеле занимался селекцией людей. Скрещивал, как животных, зачастую насильно, не спрашивая их мнения, выводил, как он выражался, «породу». Лучшие с лучшими. Свободное население – только с равными им по статусу. Подчинение и труд – основа хорошей жизни.