Призраки отеля «Голливуд», Гамбургский оракул - [65]

— Черт с ними, с деньгами! — развеселившись, объявил Дейли. — Розыгрыш настолько блистательный, что я, по правде говоря, ничуть не жалею… Вот только никак не хочется примириться с концовкой. Все думаешь: а вдруг это тоже только блестящий фокус?

— Гамбургский оракул — и такая ироническая предсмертная фантазия? — Енсен все еще раздумывал. — С моим представлением о нем это никак не вяжется.

— Вы сами сказали — ироническая. В этом весь Мэнкуп! — возразил Дейли.

— Нечего разводить психологию, Дейли, — хмуро сказал Мун. — Не нам разбираться в характере, настолько сложном, что даже его ближайшие друзья не раскусили его до конца. Позвоните лучше нотариусу!

У телефона оказался отец Иохена Клайна. Обещав сразу же приехать, он подтвердил, что Мэнкуп сравнительно недавно вручил ему запечатанный конверт с распоряжением вскрыть его через неделю после своей смерти.

— Этот конверт, несомненно, содержит условия так называемой «детективной игры», — прокомментировал скорее сам для себя Енсен.

— Вы говорите таким тоном, будто немного сомневались в показаниях друзей Мэнкупа, — заметил Мун.

— А вы?

— Ничуть. Такие вещи невозможно выдумать. Даже придумать такую игру способен не каждый.

— Но Мэнкуп ведь придумал! — возразил Дейли.

— Он был человеком исключительным. И то мне не хочется верить, что это игра ради игры. — Мун пожал плечами. — Скорее всего он преследовал какую-то определенную, лишь ему одному известную цель. Как бы то ни было, следствие закончено.

— Не совсем. — Енсен вынул из портфеля и с явным сожалением перебран вещественные доказательства. Казавшиеся еще совсем недавно прочной основой для обвинительного заключения, они сейчас превратились в ненужный хлам. — Надо еще подождать результатов вскрытия.

— Это чистая формальность, — отмахнулся Мун.

Он оказался прав. Вскоре позвонил доктор Краузе.

— Метастазы! — коротко сообщил Енсен. — Краузе не специалист по раковым заболеваниям, но и он убежден, что операция была бы бесполезной. Мэнкуп знал, что вот-вот должен умереть!

— Ну что же. — Мун даже почувствовал некоторое облегчение. — А теперь можете с чистой совестью звонить Боденштерну. Обрадуйте его! Ведь ему так хотелось, чтобы это было самоубийством! Недаром он с таким рвением ухватился за предсмертное письмо Мэнкупа с гётевскими строчками. Кстати, эти стихи продолжают меня смущать. С одной стороны, хладнокровно выпестованная детективная игра, с другой — сентиментальный жест, последнее «прощай!» при помощи стихотворения, которое, согласно толкованию Боденштерна, выражает стремление усталого от жизни путника обрести наконец вечный покой.

— Таково скорее общепринятое толкование, — задумчиво возразил Енсен. — Я согласен с вами, это кажущаяся несовместимость, но вы ведь сами подчеркивали сложность мэнкуповского характера… Что касается Боденштерна, то самоубийство его полностью устраивает. Как официальная версия… Более того — он с самого начала подготавливал ее. Вы, должно быть, заметили то, что я осознал только сейчас, задним числом, — следствие с самого начала велось спустя рукава. А затем Боденштерн и вовсе покинул поле боя, предоставив его мне, своему ассистенту…

— В какой-то мере и нам, — заметил Дейли.

— Извините, это не совсем так. Официально следствие вел я в качестве полномочного заместителя комиссара. Вам дозволялось только присутствовать, так сказать, в качестве беспристрастных свидетелей, способных убедить госпожу Мэнкуп, что дознание ведется с должной объективностью. Боденштерн, несомненно, не желает заиметь врагом жену Мэнкупа и ее влиятельного покровителя.

— Именно этой боязнью я и объяснил себе не совсем обычную уступчивость комиссара, — согласился Дейли.

— Думаю, этого недостаточно, чтобы полностью объяснить его поведение… Мне кажется, Боденштерн почему-то сразу же пришел к убеждению, что официальная версия будет гласить «самоубийство»… Поверьте мне, если бы всерьез запахло убийством, он немедленно примчался бы сюда, чтобы перевернуть все наши выводы вверх ногами… И все же он едва ли обрадуется… — вполголоса добавил Енсен. — В моем положении, пожалуй, разумнее не говорить этого. Но ничто так не сближает, как разделенная по-братски горечь поражения. Мэнкуп победил не только нас, но заодно и комиссара Боденштерна.

— Слишком туманно, — сказал Дейли. — У меня от всех этих неожиданных поворотов карусель в голове.

— У меня сложилось впечатление, что Боденштерна больше обрадовало бы убийство Мэнкупа. Судя по некоторым намекам, он ничуть не сомневался в этом, единственное, чего не желал, так это арестовать убийцу… Не выдавайте меня. Эта откровенность может мне стоить места.

Дейли понимающе кивнул. Енсен удрученно подошел к телефону, чтобы доложить Боденштерну.

— Ну что? — спросил Мун, когда он после почти получасового разговора положил трубку.

— Все в точности, как я ожидал. — Енсен засмеялся. — Немного удивился, узнав о детективной игре, но тут же присовокупил, что Мэнкуп перед смертью, должно быть, окончательно рехнулся… Ведь, с точки зрения Боденштерна, воззрения Мэнкупа и предательство, и помешательство одновременно… Затем, правда довольно кислым тоном, поздравил меня с успешным окончанием следствия. Кислый тон я предвидел. Ведь сейчас полностью отпадает приятная уверенность, что Мэнкуп понес заслуженную кару… Да, вам он велел передать благодарность за содействие. И тут же извинился, что в сообщении для прессы по вполне понятным причинам придется умолчать о вашем участии… У него в служебном кабинете сейчас собрались репортеры со всего Гамбурга. Кажется, больше всего его радует возможность наконец отделаться от них…