Призраки отеля «Голливуд», Гамбургский оракул - [64]

— Потише! — Баллин загородил собой Ловизу. — Ло права! Должен честно сознаться, что крепился только ради вас обеих. Иначе рассказал бы первым. И перестань переживать, Лерх! Просто неприлично! Не будь этой проклятой болезни, Магнус пережил бы нас всех!

— Так вот почему вы заявили, что приходили к Мэнкупу днем? — Мун задумчиво кивнул Магде.

— У меня не было другого выхода. Мне казалось, что вы меня арестуете, а сказать правду нельзя было. Между прочим, это могло соответствовать действительности — служанка вчера не пришла, так что убрать было некому… — Апелляция Баллина к чувству приличия заставила Магду взять себя в руки. — Сам Магнус не обращал внимания на такие пустяки. Когда он работал, у него под носом могла стоять хоть дюжина грязных тарелок. Использовал бы их под пепельницу — и только…

— Выдумка с дневным визитом была импровизацией, — объяснил Баллин. — Магнус ничего не имел против, лишь бы неукоснительно соблюдать основные «правила игры», как он их называл. Например, Ловиза должна была принести стакан из ресторана и поставить на письменный стол, пока Магнус разговаривает с вами…

— А может быть, все-таки кто-то выходил из своей комнаты до смерти Мэнкупа? — спросил Мун.

— Я — нет, — тихо сказала Ловиза.

— Перечитайте протокол допроса, если не верите. — Магда рассердилась. — Неужели следствие еще не закончено?

— Никто из нас не осмелился бы! — Скульптор яростно отламывал кусок за куском от стоявшей на подоконнике незаконченной глиняной фигуры. — Магнус мог выйти в коридор, увидеть, и тогда прощай денежки! Он вообще был деспотом, а что касается этой игры в убийство — тем более.

— Кто же должен был взять из театра пистолет и перчатки? — спросил Дейли.

— Сам Мэнкуп! — ответил Баллин. — Мне в обязанность вменялось войти к нему за минуту до полуночи, снять с его рук перчатки и спрятать их за картину.

— С чем вы отлично справились! — усмехнулся Мун. — Сейчас вызовем нотариуса, после этого вы свободны.

В баховской комнате все еще продолжалась ночь. Вздремнувший на диване Енсен, до этого выскочив на крик Ловизы, не успел зажечь света. Он собирался сделать это теперь, но Мун покачал головой.

— Вы, должно быть, забыли, что уже утро… Что это такое? — Мун прислушался. Помещение наполнял непонятный звук — не то гудение гигантского пылесоса, не то жужжание пропеллера.

Подойдя к окну, он дернул за шнур. Шторы отъехали в сторону, оголив небо и летевший совсем низко вертолет. Не обращая на него внимания, Мун распахнул одну створку за другой, впуская воздух, утро, солнечный свет. Вертолет тотчас же ринулся вниз, словно только и дожидался этого момента. Через секунду он уже висел в устрашающей близости от окна. Над бортом показалась кинокамера и бешено застрекотала.

Енсен инстинктивно кинулся к шнуру, но Мун остановил его усталым жестом:

— А ну их к чертям! Пиршество шакалов на трупе льва. Поскольку главный герой уже доставлен в морг, кинозрителям покажут хотя бы декорации, к которым, очевидно, причисляют и нас… Кстати, когда вскрытие?

— В девять часов! — Енсен заслонился рукой от объектива. — Доктор Краузе в десять должен быть в другом месте.

— Господин Мун! — крикнули с вертолета. Рокотание мотора заглушило голос. Дейли с трудом разобрал слова.

— Это вам! — перевел он Муну. — Просят встать анфас. Я бы на вашем месте показал им…

— Пожалуйста! — Мун принял нужную позу. — Моя пижама уже увековечена, так что я ничего не теряю…

— Спасибо! — крикнули с вертолета. Затем он исчез из поля зрения.

Теперь ничто не заслоняло продолговатого куска неба. Мэнкуп не случайно выбрал для кабинета угол дома — за окном не было никаких строений. Когда Мун отошел в глубь помещения, он увидел одно только небо. Голубое, как фонтаны вчерашнего водного концерта, — недостающий четвертый цвет к багровому, фиолетовому, оранжевому. Комната в этот утренний час звучала баховской музыкой, перенесенной с нотной бумаги на цветовую гамму стен.

— Что же мы не смеемся? — спросил Дейли. — Вообще-то смеяться следовало бы Мэнкупу, но он, к сожалению, не в состоянии насладиться своей шуткой… А шутка, надо сказать, престранная! Тем более что мы лишаемся гонорара.

— Не сокрушайтесь, Дейли. Благодаря вашей осмотрительности бог послал нам финансового спасителя в лице негритянки, — проворчал Мун.

Дейли самодовольно рассмеялся. Он никогда не гнушался побочным заработком, даже если ради этого приходилось слегка нарушить закон. В отличие от Муна, чья принципиальность (с точки зрения его младшего компаньона) весьма часто оборачивалась во вред собственным интересам, такие проделки никогда не отягчали эластичную совесть Дейли. Фальшивые жемчужины попутчицы из Африки (бог весть что в действительности хранилось в этом оригинальном тайнике — алмазы?! наркотик?), которые Дейли за приличную мзду так ловко пронес через таможенный барьер, к тому же доставили ему минуту чисто спортивного азарта. Провести надутого западногерманского таможенника казалось ему скорее состязанием в ловкости, чем инкриминируемым поступком. И то, что осуждавший такого рода деятельность, сверхщепетильный Мун был вынужден задним числом одобрить эту сомнительную операцию, полностью примиряло Дейли с обескураживающим поворотом «дела Мэнкупа».