Призраки ночи - [3]
Лошади пятились и вставали на дыбы. Охотничьи собаки скулили и жались к ногам хозяев. Страх вполз в сердца воинов и затаился в их глазах. Некоторые из них когда-то набредали во время охоты на это озеро. С трепетом рассказывали они о том, что олень, достигший этих мест, предпочитал быть разорванным собаками, чем спасаться в водах гибельного озера.
Беовульф словно бы не слышал этих ужасных историй. Он обернулся к товарищам и сказал:
— Если я погибну здесь, передайте все мое золото моему королю. И крепко защищайте моих родичей и мой дом. Больше ничего не прошу.
Он спешился, постоял на берегу озера собирая все свое мужество, и вдруг бросился в воду. Все застыли. Уже потом Беовульф рассказывал, как разрывались его легкие от спертого воздуха, как у отверстия глубокой пещеры схватила его когтистая лапа и втащила внутрь. Здесь он увидел однорукое тело Гренделя и зловещую гору человеческих костей вокруг него.
Он рванулся и взглянул на схватившее его чудовище. Собственный его меч был бесполезен против этого зверя, он знал это. Но другой меч, большой и мерцающий во влажном полумраке пещеры, висел на стене. Выкован этот меч был, наверное, в кузнице великана. Вот смертоносное оружие! Изловчился Беовульф, сорвал со стены меч и одним молниеносным ударом убил мать Гренделя.
А тем временем спутники его считали мёртвым. И хоть знали они, что сможет Беовульф выдержать под водой дольше, чем любой человек, всё же надежду они потеряли. Да, Беовульф утонул, без сомнения!
И вдруг кто-то из них вскрикнул и указал рукой на бурлящую поверхность озера. Вода окрасилась кровью. Золотой шлем блеснул среди волн, и сам Беовульф возник пред их восхищенными взглядами. В руке он держал страшный трофей: отрубленную голову Гренделя. С гибелью чудовища по прозванию Разгрызающий Камень и его мстительной родительницы навсегда закончились ужасные кровавые ночи в стране скальдов.
Но слава Беовульфа не умерла со смертью чудовища. Она росла и ширилась. Снова и снова летописцы и барды воспевали подвиги бесстрашного воина, который один побеждал силы тьмы. И гремело имя его тысячи лет.
Победа Беовульфа была еще и тем велика, что мир, в котором он жил, лишь выходил из мрака неведения и неопытности. В те времена древние силы, слепые в своей злобе, все еще пульсировали тайной, скрытой от человеческого взгляда жизнью. Силу и могущество давала им ночь. Из тени леса, из мрачной глубины морей, из тьмы пещер, из-за черных обводов скал и камней выползали ночные существа, жестокие и страшные, ищущие и подстерегающие свои жертвы.
Эти существа были порождением хаоса, осколками того бесформенного времени, когда люди еще не осознавали себя мыслящими созданиями и не началось еще исчисление жизни человечества. А ночные существа жили и жили, захватив и эру человеческого рода, превратив этот возникший мир в жертву своих кровожадных инстинктов. Одни, как Грендель, кипя ненавистью к непонятным и вторгавшимся в их жизнь людям, нападали на них в неистребимом желании разрушения и убийства. Другие не смели вторгаться в пределы человеческих поселений и поджидали неосторожных путников, бредущих по ночным дорогам. Были и такие, что вселялись в человеческие тела и превращали их в бродящих по ночам оборотней. А некоторые проникали в тела умерших и превращали мертвецов в ужасные создания, разъедающие человеческую плоть и пьющие кровь живых людей.
Все они были порождением тьмы и появлялись только после захода солнца и наступления крадущейся, ползущей по земле ночи. Не удивительно, что простые смертные коротали эти ночные часы в ужасе за плотно закрытыми дверьми. Они знали, что ночь — это одушевленная тень уходящих во тьму веков лет, когда человечество еще только начинало осваивать землю.
И в каждой легенде, в любой песне люди вспоминали о первобытной ночи. До сотворения жизни, знали и чувствовали они, была лишь непостижимая тьма и беспредельная пустота. В Древнем Египте считали, что мир возник из тумана, поднимавшегося над морем. Кочевые евреи и финикийские мореплаватели говорили, что с начала времен не существовало ничего кроме черного хаоса и ветра. И все народы знали, что началом начал являлось сотворение света, изгнавшего тьму.
И все же не вся первобытная тьма исчезла. Осколком её, хранящим намять о ней, осталась ночь. Соперничество света и тьмы люди понимали как спор Божественный. В Скандинавии, например, ночь являлась в образе богини Нетт, которая ехала по небу в колеснице, пока не исчезала, изгоняемая своим сыном, богом Дня. И пена изо рта её лошади падала на землю и становилась утренней росой.
В Греции ночная богиня — первое дитя Хаоса — звалась Никтой. Бесконечно плодовитая, она дала жизнь целому сонму ужасов. Рок и болезнь, боль и ссора, печаль и старость были её кровными детьми. Была она и матерью так, казалось бы, сходных между собой близнецов — Смерти и Сна.
Весь этот жутковатый выводок, порожденный ею, накинулся на только что возникающий род человеческий, управляя им и угнетая его. Но основная сила крылатой Никты вспыхивала в тот миг, когда она с приближением конца дня тянула через небо черное покрывало и свободно парила среди ночных звезд.
