Призраки - [66]

Он чуть ослабил хватку, но руки ее все-таки не выпускал.

— А ты отстань от моей жены.

— Не могу.

Он снова сжал ее руку.

— Можешь.

Она покачала головой, застонала.

— Отстань от нее, или же, клянусь, я увезу тебя отсюда.

— Останься тут. — Ее тон стал умоляющим. — Я все сделаю, что ты попросишь.

— Оставь в покое мою жену!

— Да не могу я!

Этот крик сопровождался стоном боли, который вырвался у нее, когда он опять стал выкручивать ей руку.

— Будь ты проклята, но ты оставишь ее! — кричал он. Левым локтем она со страшной силой ударила по его лицу. Дэвид закричал от боли и упал на пол. Боль пронзила челюсть, отозвалась в глазнице, устремилась по всем нервам.

— Не оставлю! — взвилась Марианна. — И ты не заставишь меня! Тебе со мной не справиться. Я буду делать все, что хочу. Я заставила тебя сегодня утром добиваться своей жены, а затем заставила отстать от нее, и так будет всегда. Я могу пользоваться твоим телом так же легко, как и ее телом. Каждый раз, как ты попытаешься овладеть ею, я не подпущу тебя к ней! Ты принадлежишь мне. И не сможешь предпринять ничего, что мне не понравилось бы. Хочешь знать, почему я так радостно прощалась с тобой? Да потому, что тебе никогда отсюда не убраться. Я усыпила твою жену и снова овладела тобой. Я могу делать все, что угодно! Все!

— Не сейчас! — Он едва говорил, полуослепший от жуткой боли. — Не сейчас, когда ты в этом теле и когда мне известен твой секрет. Ты ведь боишься оставить эти места, которые знала при жизни. Но я заставлю тебя убраться отсюда!

Он поднялся, шатаясь, и на дрожащих ногах направился к ней.

Она отпрянула, в страхе не сводя с него расширенных глаз.

— Убирайся от меня!

— А ты убирайся из нее! — зарычал он.

— Хорошо! — Гримаса искривила ее рот, сделав лицо уродливым. — Уберусь! Но если это тело не будет принадлежать мне, то оно не будет принадлежать и тебе!

Она резко отскочила и кинулась к окну. Дэвид метнулся за ней, но тут же застыл на месте и задрожал всем телом, когда услышал ее смех.

— Получай! — раздался ее крик.

Она сжала кулаки, словно намереваясь разбить стекла. А он едва смог заставить себя не кинуться вслед за ней и не попытаться спасти это тело. Сердце так колотилось, что было больно ребрам. Но он принудил себя не двигаться.

Женщина в замешательстве замерла. Стало очевидно, что она не сомневалась в том, что он будет удерживать ее от отчаянного шага.

— Ну? — издевательским тоном поинтересовался он. — Чего ты ждешь?

Ее рот приоткрылся, и он понял, что, несмотря на боль и страх, он ведет правильную игру. Она слишком сильно нуждалась в теле Эллен, чтобы погубить его.

— Хорошо же! — прорыдала она.

Отвернувшись к окну, она занесла обе руки над головой. Дэвид окаменел, но минуту спустя чуть расслабился, тяжело выдохнув.

— Тебе не сделать этого! — усмехнулся он.

Рыдание сотрясло ее, оно было жалобным, даже умоляющим.

— Господи! — молила она. — Дай мне жизнь, Господи! Позволь жить подобно тому, как живут они! Мне так тяжело — без тела, без плоти. Без наслаждений! О, я несчастна! Дай мне тело! Забери душу, забери все, но дай тело!

Продолжая захлебываться рыданиями, она упала на колени, цепляясь за стенку. Такого приступа отчаяния Дэвид никогда не видел и, несмотря на все, что с ним произошло, невольно стал молиться:

— Господи, помоги этому несчастному созданию! Она так нуждается в этом! Сколько бы зла она ни причинила мне, все это ничто по сравнению с тем, что она причинила себе. Как могла ее сестра ненавидеть это несчастное существо? Как она тогда сказала? «На привязи»? Какое страшное выражение. И какое верное. Иметь в запасе вечность, но заточить себя в темницу! Иметь вечную душу, но обречь ее на вечное отчаяние! О, это и есть ад!

Он медленно подошел к ней и присел рядом.

— Марианна?

Ответом ему были рыдания.

— Уйдем отсюда, — попросил он. — Не оставайся здесь больше. Здесь для тебя нет ничего, кроме горя.

Она безнадежно покачала головой.

— Уйдем, не спорь, пожалуйста. Ты достаточно долго тут страдала. Не мучь себя больше. Прочь из этого места!

— Я не могу!

— Почему?

— Не могу. Никак.

— Почему, Марианна?

— Я боюсь.

— Чего же ты боишься?

Она подняла голову и взглянула перед собой глазами, полными ужаса.

— Я боюсь темноты. Не в том смысле, в котором говорите об этом вы. Боюсь тьмы. Наказания.

— Но откуда ты знаешь…

— Знаю! — вскричала она. — Я знаю, что меня ждет! Эта страшная темнота, мрак! Мне страшно! Но я не пойду туда одна! — Она повернула к нему лицо, залитое слезами. Глаза ее расширились, в них застыло выражение ужаса. — Одна я туда не отправлюсь!

Он сухо сглотнул.

— А что, если ты пойдешь туда не одна? — Странное чувство ирреальности происходящего овладело им.

— Как это — не одна?

— Если ты оставишь мою жену, я готов отправиться туда вместе с тобой.

И тут же он почувствовал, что ответ может быть только один. Сейчас она казалась ему ребенком — запуганным, обезумевшим от ужаса, подчиненным лишь одной мысли о неотвратимости наказания. Теперь он не боялся ее, потому что разделил и почувствовал ее страх. И был только один способ рассеять этот страх и освободить Эллен.

Она не сводила с него глаз, постепенно ужас сменялся в ее глазах надеждой.