Призраки - [18]
Илья набирает воздух в легкие, чтобы закричать: «Беги».
Тяжелая пятерня стискивает его горло, а пятнадцатисантиметровое лезвие пронзает грудь. Губы окрашиваются алым.
«Прости меня», – думает он.
И мертвый падает в траву.
Лысый деловито вытирает лезвие о футболку Ильи. Ухмыляется Ксюше:
– Да не расстраивайся ты из-за этого дохлика. У тебя теперь настоящие мужики есть. Верно я говорю, Эрик?
– Верно, – отвечает младший Мушта, снимая маску.
Ксюша осознает, что произошло. Илья погиб. Она одна, и неизвестно, сколько убитых маньяками туристов покоится на илистом дне. Она отступает. Стаскивает рюкзак.
Сухие глаза сверлят мужчин с ненавистью.
– Сама разденешься или побегаем сперва? – интересуется Лысый.
Она срывается и бежит к торфяникам.
Эрик бросается наперерез.
Сбивает Ксюшу на землю и седлает, смеясь. Он по-своему красив, одноклассницы были без ума от него, но свидания с одноклассницами скучны, как хлам из дедушкиного музея. Любовница должна пахнуть страхом и кровью.
Ксюша визжит под ним, сладкая, желанная.
– Убийца! Тварь!
Ее ладони беспомощно хлопают по грязи, волосы липнут к щекам.
Мир троится, ей мерещится, что идолов на заднем фоне не девять, а гораздо больше. Худые и высокие, как деревья, они двигаются по краю поляны, вытягивая остроконечные головы.
– Я первый, – говорит Лысый, спуская штаны.
Во рту и в ушах Ксюши – болотная жижа. Она не чувствует боли, она смотрит мимо мужчин.
На тех, кто жил здесь еще до манси, во времена, когда щуки ползали по тайге и поедали лунных оленей.
Существа плавно приближаются к ничего не подозревающему трудовику. Трехпалая лапа ложится на бритый череп. Он ахает изумленно.
– Дядь Коль, вы в порядке? – Эрик поворачивается к подельнику, и что-то резко сдергивает его с задыхающейся девушки.
Ксюша перекатывается на живот, встает, отплевываясь.
Истошно кричит Мушта. Она ковыляет к лесу, а крик захлебывается, и болото чавкает клыкастой пастью.
Она хватается за стволы, кеды скользят и тонут в буром месиве. Ветки секут по лицу мстительно. Сучья рвут одежду.
Она всхлипывает, спотыкается о корневище. Проваливается в темноту, и там Илья баюкает ее на руках и слизывает шершавым языком кровь со лба.
– Вот так, – говорит старуха, приподнимая ее голову. Отвар из трав течет по растрескавшимся губам, по подбородку. Девушка моргает, пробует сфокусировать взгляд. Илья зовет ее обратно в уютную тьму забытья, быть вместе навеки.
– Мой друг, – хрипит она.
– Знаю, – кивает старуха, отставляя миску.
В дверном проеме успокаивающий солнечный день. Догорает свеча, и воск капает на колотые плахи настила.
– Отдыхай, – говорит старуха, поправляя одеяло.
Она идет к выходу, подбирает свечу. Белоснежные косы раскачиваются маятниками.
Ксюша хочет спросить, почему в избе нет окон, но шепот Ильи слишком настойчив, она закрывает глаза и отдается ему, как отдалась когда-то, где-то.
– Я тоже тебя люблю, – улыбается она.
Старуха моложаво спрыгивает на землю. Запирает засов.
Теплый ветерок колышет подол ее платья. Вишневая бабочка порхает над оброненной маской филина. Июнь в разгаре, но мать учила старуху всегда помнить о зиме. И кормить хозяев.
«Сытые хозяева – добрая зима», – повторяет старуха материнские слова.
У кромки леса она озирается и смотрит на сумьях. На обагренные кровью морды идолов.
Она искренне надеется, что городская девочка будет пребывать в беспамятстве, когда наступит ночь и менквы проснутся.
Задумчивая, она шагает по лесу и начинает негромко петь, и мертвые из низин подпевают ей.
Рассказы
Роженицы
Они уже видели море из окна автомобиля, когда погода окончательно испортилась. Небо затянули тучи, прохладное майское утро сменил почти октябрьский полдень, промозглый и сумрачный. Шоссе окропило соленой мокротой. За вуалью барахтающихся дождинок просматривалась гавань внизу, крыши игрушечных домишек, толкающиеся под напором прибоя лодки рыбаков.
Ветер боднул в бок «тойоту», норовя спихнуть ее с горного серпантина, и Лида поежилась. Дворники заскребли по стеклу.
Рома погладил Лиду по руке подбадривающе, и она выдавила слабую улыбку. Притиснулась к его плечу, спрашивая немо: «Дождь не помешает нашим планам, не испоганит долгожданный уик-энд вдвоем?»
– Это будут лучшие выходные, – заверил Рома и чмокнул ее в висок. Его карман вибрировал беззвучно, но он притворялся, что не замечает звонящего телефона. Лида ощутила вибрацию тыльной стороной ладони, и улыбка увяла.
– Заскочу в туалет, – сказал он, сворачивая к заправке.
Коробка АЗС занимала удобную выемку в известняковой породе. К ней прилепились палатки, торгующие рыбой и сувенирами. Холстина палаток хлопала крыльями напуганных птиц. Насыщенный йодом воздух щекотал легкие.
Рома посеменил к заправке, оставив Лиду у автомобиля.
С площадки открывался вид на приморский городок. Наверное, в солнечный день его можно было бы назвать впечатляющим, но слякотная суббота скомкала все, обесценила. Простор вгонял в уныние. Шевеление жидкого свинца устрашало. Море, ассоциирующееся с купанием, отпуском, с весельем и приключениями, теперь навевало мысли о кораблекрушениях, о таящихся в глубине скользких тварях, о гибели моряков…
