Призраки и духи старой Японии - [18]

Но девушка ответила, плача:

– О, подумать только! это произошло после обещаний, которые мы дали друг другу!.. Мне часто говорили, что сердце мужчины меняется столь же быстро, как небо осенью; – тем не менее, сердце Хагивара Сама не может быть таким жестоким, чтобы он действительно намеревался выгнать меня из своего дома таким образом!.. Дорогая Йоун, пожалуйста, отыщи способ, чтобы я попала к нему. Если ты не сделаешь этого, я никогда, никогда не вернусь домой!

Так она продолжила умолять, закрывая своё лицо длинными рукавами и выглядела очень красивой и трогательной; но страх смерти сковал её возлюбленного.

О-Йоун наконец ответила.

– Моя дорогая юная госпожа, почему вы беспокоитесь о человеке, который оказался столь жестоким по отношению к вам?… Ну так давайте посмотрим, заперты ли задние двери: пойдёмте со мной!

И взяв О-Тсую за руку, она увела её вглубь дома; – и эти двое исчезли так же неожиданно, как исчезает свет, когда порывом ветра задувает пламя лампы.

IX

Ночь за ночью тени появлялись в Час Быка; и каждую ночь Шинзабуро слышал плач О-Тсую. Однако он считал себя спасённым едва ли предполагая, что его судьба была уже определена характером его подчинённых.

Томозо пообещал Юсаю никогда больше не разговаривать с кем-либо другим даже со своей супругой О-Майн о странных событиях, происходящих в хозяйском доме. Но в скором времени и его начали мучить привидения, которым которые не могли найти покой. Ночь за ночью О-Йоун входила в жилище Томозо, поднимала его ото сна и просила его убрать о-фуда, помещенное на одно очень маленькое окошко в задней части дома хозяина. И Томозо из страха, как часто бывает, пообещал ей забрать это о-фуда до следующего заката; но никогда к концу дня он не решался убрать его полагая, что Шинзабуро из-за этого грозит зло. Наконец в ночь, когда разыгралась буря, О-

Йоун разбудила слугу от сна криком упрёка, наклонилась над его подушкой и пригрозила ему:

– Берегись! Ты относишься к нам несерьёзно! Если завтра к ночи ты не уберешь этот текст, ты узнаешь, как я могу ненавидеть!

И она сделала такое страшное лицо при этих словах, что Томозо чуть не умер от ужаса.

О-Майн, жена Томозо, никогда до этого часа не знала об этих визитах: даже её мужу они казались дурным сном. Но в эту особенную ночь случилось так, что, неожиданно проснувшись, она услышала голос женщины, разговаривающей с Томозо. Почти в тот же миг разговор прекратился; и когда О-Майн оглянулась вокруг, она увидела при свете ночника только своего мужа он весь дрожал и побледнел от страха. Незнакомка ушла; двери были плотно закрыты: проникновение чужака в дом казалось невозможным. Тем не менее, это пробудило ревность жены; и она начала бранить и задавать Томозо вопросы таким образом, что он посчитал себя обязанным всё рассказать и разъяснить ужасную дилемму, перед которой он был поставлен.

Затем упрёки О-Майн сменились удивлением и тревогой; но она была умной женщиной и она сразу же соорудила план по спасению своего мужа при помощи жертвы своего хозяина. И она дала Томозо хитрый совет она подсказала ему заключить договор с умершими.

Они явились снова на следующую ночь в Час Быка; и О-Майн спряталась, услышав звук их шагов каран-корон, каран-корон! Но Томозо вышел, чтобы встретить их в темноте и даже нашёл смелость сказать им, что его жена научила его сказать:

«Правда, мои славные госпожи, я и впрямь заслуживаю вашего упрёка; – но я не желаю злить вас. Причина, по которой о-фуда не была убрана, – это то, что моя жена и я можем хоть как-то сносно жить только при помощи почтеннейшего нашего господина Хагивара Сама и потому мы не можем предавать его какой-либо опасности, не навлекая тем самым на себя беду. Но если мы смогли бы получить хоть какую-то небольшую сумму, хотя бы сто рио золотом, мы смогли бы сделать вам что-нибудь приятное, так как тогда нам уже не нужна будет чья-либо помощь. Следовательно, если вы дадите нам сотню рио, я могу забрать эту о-фуда, не страшась потерять наше единственное средство к существованию».

Когда он произнёс эти слова, О-Йоун и ОТсую молча посмотрели друг на друга с минуту. Затем О-Йоун сказала:

– Госпожа, я говорила вам, что неправильно было беспокоить этого человека так как мы не имеем веской причины желать ему зла. Но определенно бесполезно беспокоиться за Хагивара Сама, так как его сердце изменилось в отношении вас. А сейчас ещё раз, моя дорогая молодая госпожа, позвольте мне попросить вас не думать больше о нём!

Но О-Тсую, плача, ответила:

– Дорогая Йоун, что бы ни случилось, я не могу не думать о нём! Ты же знаешь, что способна заполучить сто рио, чтобы убрать эту о-фуда… Только ещё раз, я прошу тебя, дорогая Йоун! только ещё раз позволь мне встретиться лично с Хагивара Сама я умоляю тебя!

И закрывая своё лицо рукавом, она продолжила просить.

– О, зачем вы просите меня делать эти вещи? – отвечала ей преданная О-Йоун. – Вы прекрасно знаете, что у меня нет денег. Но поскольку вы настаиваете на этой своей причуде, несмотря на всё то, что я могу сказать, я полагаю, что я должна попытаться найти деньги каким-либо образом и принести их сюда завтра ночью. – Затем, поворачиваясь к неверующему Томозо, она сказала: – Томозо, я должна сказать вам, что Хагивара Сама сейчас носит на своём теле мамори, названное именем Каи-От-Ниорай и что пока он носит его, мы не сможем подойти к нему. Поэтому вы должны снять с него это мамори, тем или иным образом, а также убрать о-фуда».