Призраки Гарварда - [23]

Кади стиснула кулак, из него просыпалось немного праха. Она уставилась на воду, проследила, как более тяжелые частички тонут, а пепел кружится на ее отражении, подернутом рябью. Кади поднесла горсть ко рту – наверное, хотела поцеловать на прощание или что-то типа того, она не помнила, потому что, когда поддалась порыву, в ее голове было пусто. Кади помнила лишь то, каким шероховатым оказался прах Эрика, когда она размазывала его по лицу, как он щипал глаза, прилипал к влажным щекам и губам, давая почувствовать вкус, и как она втирала его все сильнее и сильнее, пока прах не въелся в щеки, но ей все не хватало ощущения, что он останется с ней навсегда.

Кади оторвала руки от лица – они были белыми, но пустыми, и страшно дрожали. В ужасе от того, что натворила, она тихо вскрикнула, с дыханием сорвалось еще немного пепла. Кади развернулась к голосам, громко зовущим ее по имени. Сперва она увидела разинутый рот отца, осевшую в его руках бабулю. Тетушка Лора сильно подалась вперед в кресле, а Пит обхватил ее рукой, то ли утешая, то ли удерживая. Но хуже всех выглядела мать – с дикими глазами, с ощерившимся в гримасе ужаса ртом, с вытянутыми вперед руками. А потом они все ринулись к Кади, перепуганные и пугающие одновременно.

Ее охватила паника. Кади не думала. Она, развернувшись, бросилась в воду.

Глава 8

Обед с Ранджу Кади пропустила и, усаживаясь в следующей аудитории в ожидании начала лекции небольшого курса «Средневековое творческое мышление» от кафедры истории, ощутила, как забурчало в желудке. Материал для прочтения оказался невероятно сложным – библейские апокрифы, писания Августина и другие мудреные тексты, – однако Кади поставила перед собой задачу успевать с заданиями, в основном потому, насколько ей нравился профессор Уоткинс. Он был дружелюбным и чудны́м пятидесяти-с-хвостом-летним англичанином с длинными волосами и сережкой в ухе, эдаким хиппи-спецом по Средним векам. Совсем не похожим на профессора Хайнса. Когда на эту лекцию вошла опоздавшая студентка, он просто отмахнулся:

– Ничего страшного, дорогая. Не мне вас винить, раз уж я сам малость припозднился, как подтвердят все эти более пунктуальные студенты. Поэтому я говорю – O Tosco, ch’al collegio de l’ipocriti tristi se’ venuto. Перевод: «Тосканец, здесь, среди совета унылых лицемеров»[3]. Я же, однако, оказаться в их числе не стремлюсь. Кто-нибудь знает, откуда цитата?

На передних рядах кто-то даже поднял руку. Кади вытянула шею, чтобы разглядеть, кто же такой знаток. Профессор Уоткинс кивнул девушку с розовыми на концах волосами, и та ответила:

– «Ад» Данте.

– Верно! А на дополнительный балл: какая песнь?

Девушка задумалась.

– Пятая?

– Двадцать третья. Но очень хорошо. Вскоре все мы познакомимся с Данте столь же хорошо, как…

– Джессика, – подсказала девушка.

– …как наша Джессика, но позже. А сегодня мы изучим «Страсти святой Перпетуи», один из важнейших, пусть и малоизвестных, текстов раннего христианства. Текст примечателен потому, что был написал, по крайней мере частью – до-мученической частью, – самой Перпетуей. В истории около двухсотого года нашей эры сохранилось крайне мало женских голосов, и мне думается, ее вы найдете одним из наиболее убедительных…

Кади устало вздохнула. Она знала, что ей придется работать упорнее, чтобы угнаться за однокурсниками, но тот, кто способен мгновенно узнать случайную цитату – да еще и на итальянском, – стоит на ступень выше. Кади уныло откинулась на спинку стула.

– Не стоит слишком впечатляться, – прошептал голос у ее уха.

Она глянула через плечо на парту сзади, за которой сидел, растекшись по стулу, парень; вряд ли это он заговорил. Кади осмотрелась. Девушка рядом с ней прилежно конспектировала лекцию в блокноте, парень слева украдкой настукивал сообщения в телефоне, который держал у коленей. Откуда звучал голос?..

– Ты и так знаешь.

Внутри вскипела тревога – неужели Кади одна его слышит?

– Ты знаешь, как она процитировала «Ад», сама же упомянула подсказку. Все просто.

Она чуть не подскочила на месте, чуть из собственной шкуры не выскочила, но привлекать внимание к происходящему с ней было ни к чему. А что вообще с ней происходит? Она говорила сама с собой? Но голос был мужским. И он не умолкал.

– Цитата на итальянском. А сколько у вас в программе книг на итальянском? Проверь.

Кади послушно вытащила лист из-под тетради. Единственным текстом с итальянским названием оказался «Ад». Голос определенно разговаривал именно с ней.

И он был прав.

– Сказал же. Она правильно предположила, что профессор сошлется на что-нибудь из курса. Готов спорить, она и слова из La Divina Comedia[4] не читала. Любой хоть отдаленно знакомый с Данте прекрасно понимает, что грех уровня лицемерия появится куда позже пятой песни. И между тем песня пятая – это Паоло и Франческа, это все знают.

Кади не знала.

– Серьезно?

Она расслышала сдавленный смешок.

– Ты поймешь, что многие здесь скорее талантливо кажутся умными, чем на самом деле таковыми являются. По большей части они дурачье.

Кади запустила пальцы в волосы, потом крепко зажала уши, чтобы остановить этот голос.