Призраки Гарварда - [124]

– Тем больше причин использовать это как рычаг.

– Рычаг? Он не актив, он наш сын. И ему не девять лет, мы не можем запереть его в комнате, если он ослушается. В конце концов, если он увидит в нас врага, он вычеркнет нас из своей жизни. Он возненавидит нас.

– Он может ненавидеть меня, если это поможет ему сохранить здоровье. Это называется быть родителем. Клянусь, иногда мне кажется, что ты просто не хочешь, чтобы он на тебя злился. Тебе не нравится, когда он отталкивает тебя.

– Потому что тогда он перестанет меня слышать.

Дзынь. Двери лифта открылись.

Помедлив, и мама, и Кади вышли. Гостиничный номер оказался выстужен кондиционером, как мясной шкафчик. Мать бросилась к термостату и подняла температуру до двадцати шести.

– Потом уменьшим, когда станет теплее.

Кади, у которой все еще болела голова, сидела на аккуратно застеленной кровати, пока мать суетилась по комнате, включая телевизор на любимый канал Кади и просматривая меню обслуживания номеров, чтобы заказать еду. Вместо привычных гостиничных пейзажных картин или абстракций в их номере красовался макет классной доски со сложными математическими расчетами. Это напомнило ей о расчетах в тетради Эрика.

Кади была почти обескуражена мыслью, что координаты дадут хоть какое-то значимое представление о психике Эрика. В более вероятном сценарии, казалось, его заметки станут еще одной погоней за призраками. Но последняя оставшаяся крошка хлеба манила ее намного сильнее, потому что последняя координата была единственной в списке без галочки рядом. Если она была права и галочки означали, что обмен был завершен, она надеялась, что оставленное Эриком в последнем месте там и находится. Но если она хотела пойти и найти точку, ей нужно было преодолеть более серьезную проблему: маму.

– Ты уже решила, что хочешь?

– Эмн, да, – протянула Кади, впервые глядя на меню.

Одно было точно – мама не успокоится, пока не покормит ее.

– Можно мне салат и жареную картошку?

Пока мать делала заказ, Кади проверила мобильный. Она ожидала получить несколько смущенных или сердитых сообщений от Никоса, но их не было – еще хуже.

Она чувствовала себя ужасно. Какое это, должно быть, унижение, когда ее отец ошибочно обвинил его в незащищенном сексе с ней. Кади отправила Никосу электронное письмо, извиняясь за то, что втянула его в свою ложь. Она не объяснила, что на самом деле привело ее в больницу, только то, что она «попала в затруднительное положение» и «должна была им что-то сказать», но она никогда не хотела обидеть его или смутить. Письмо было коротким и совершенно неадекватным, но она надеялась, что как лейкопластырь оно удержит их отношения, пока им не представится возможность пообщаться лично, и пока она не успела придумать лучшую ложь.

Мама положила трубку городского телефона.

– Сказали, минут тридцать. Значит – сорок пять. Дотерпишь? Может, в мини-бар заглянем?

– Все в порядке. – Кади поковыряла оставшийся после капельницы клей на руке. – Пожалуй, приму душ.

– Может, лучше ванну? У тебя по-прежнему может быть легкое головокружение от того, что вызвало недомогание утром, и от пара будет только хуже. Мне бы не хотелось, чтобы ты получила второе сотрясение за двенадцать часов.

Иногда мамы бывают совершенно правы.

Кади забралась в ванну и безвольно лежала, наблюдая, как медленно вода поднимается, поглощая сначала пальцы, потом колени, а потом полностью окутывает. Вспомнились слова матери «то, что вызвало недомогание». Она была больна. И она была Арчер. В ее роду не встречалось сверхспособностей. Это было просто саморазрушение. Но саморазрушение – не совсем правильное определение; оно оставляет слишком много сопутствующего ущерба. Она выключила воду ногой и осмотрелась: вокруг стерильная белая плитка гостиничной ванной. Маленький фен висел на стене в кобуре, как заряженный пистолет. Она соскользнула под воду с головой и прислушалась к биению своего сердца.

Она подумала об Уите в океане и представила, каково это – утонуть. Ее интересовало, это больнее, чем потерять собственно ребенка? Или сгореть заживо. Или быть преданным. Или любой из ужасов, обрушившихся на окружающих, пока она стояла и смотрела. И все же ее легкие вздрогнули. Ее тело хотело дышать, бороться, жить. Она поднялась на воздух.

Ей не хватало смелости.

Кади вымылась, осторожно вспенила шампунь и сполоснула больную голову. Когда она в следующий раз погрузилась под воду полностью, то сквозь шум услышала бормотание, как будто ее кто-то звал. Голова оказалась над поверхностью.

– Мам, входи, – произнесла Кади, смахивая воду с ресниц.

Мать была уже в ванной, ее глаза расширились от тревоги:

– Все хорошо?

– Да, я в порядке.

Кади тут же пожалела, что нырнула, сообразив, как это могло выглядеть со стороны.

– Я звала, но ты не отвечала.

– Я не слышала, все хорошо.

Мама кивнула, неуверенно улыбаясь.

– Еду уже принесли.

– Хорошо, сейчас выхожу.

– Позволь, я тебе помогу. Боюсь, ты можешь поскользнуться. – Мама помогла Кади развернуть чистое полотенце.

Кади подчинилась, придерживаясь за руку мамы, когда выходила, и позволила ей завернуть себя в огромную банную простыню. Мама промокнула ее плечи.