Призрак в Монте-Карло - [6]

Когда приехал отец, Эмили как раз кормила кур. Как сейчас она видела катившую по аллее коляску, взбрыкивающих лошадей, которые выглядели так, как будто их только что вывели из стойла. Отец лихо подкатил к воротам, бросил груму поводья, спрыгнул на землю и протянул руки девочке, которая сидела рядом с ним. Он прошел в сад и направился по посыпанной гравием дорожке к дому. Элис он нес на руках. Она крепко обняла его и уткнулась ему в шею, поэтому Эмили были видны только длинные золотистые волосы, разметавшиеся по синему бархатному жакетику.

— Ну как, Эмили, нашла себе мужа? — так Джон Уайтам обычно здоровался со своей дочерью.

Эмили могла бы ответить ему по-разному. Она могла бы сказать, что ее незаконное рождение, которое явилось результатом любовной связи между английским художником и дочкой фермера, не очень способствует замужеству. Она могла бы сказать, что те мужчины, которых она встречала в этом отдаленном, но красивом уголке Бретани, были либо крестьянами, либо фермерами и совсем не интересовали Эмили, так как английская кровь сделала ее чрезмерно привередливой. Она могла бы сказать, что, если бы он был менее эгоистичен и не забыл бы о такой важной для французской девушки детали, как приданое, она могла бы подыскать себе мужа; но тех денег, которые он присылал матери Эмили в течение последних десяти лет, им едва хватало на то, чтобы влачить полуголодное существование. Но присутствие отца всегда смущало Эмили, и она, запинаясь, проговорила:

— Н-нет… п-папа!

Джон Уайтам потрепал ее по щеке, и она, не в силах противиться его обаянию, улыбнулась в ответ.

— Ведь тебе уже за тридцать! Ты бы поторопилась и нашла бы себе любовника, а то будет поздно. Где мама?

— В доме.

Он больше ничего не сказал и направился в дом. Эмили последовала за ним в большую кухню с дубовыми балками. Ее мать готовила ужин, и все помещение наполнилось аппетитными ароматами, поднимавшимися от стоявших на плите кастрюль и горшков. Мари Ригад раскраснелась от жары. Ее начавшие седеть волосы растрепались. Однако ее фигура сохранила девическую стройность. Когда она увидела, кто стоит в дверном проеме, она вся засветилась от радости, ее голос зазвучал совсем юно, живо и весело.

— Джон!

— Да, Джон! А ты удивлена, что я приехал после стольких лет?

— Ты приезжал к нам всего четыре года назад, и я знала, что ты опять приедешь.

— Вот как? Ты знала? И ты оказалась права. Я кое-кого привез.

Очень осторожно он усадил Элис на стол. Девочка что-то пробормотала и спрятала лицо у него на груди.

— Это Элис, — объявил он Мари.

— Я догадалась, — ответила она. — В прошлый раз ты рассказывал о ней. Ты сказал, что ее воспитывают родители твоей жены.

— Но я не рассказал тебе, как эти чертовы родственники обращаются с ней. Мой напыщенный и самодовольный тесть, считающий, что я его недостоин, и его высокомерная жена-аристократка, которая при встрече подает мне два пальца, как будто боится, что откушу ей всю руку. Неудивительно, что девочке было плохо с ними. Однако я не понимал этого до тех пор, пока не увидел ее несколько дней назад. Все оказалось совсем не так, как Элис мне рассказывала. Как выяснилось, они под страхом наказания запретили ей что-либо говорить мне. Но я заставил ее няньку выложить мне всю правду. Она рассказала, что Элис запугали, что ее постоянно наказывали, что ей постоянно вдалбливали, будто ее отец — плохой человек и будто он отказался от нее. Я дал им возможность удостовериться, насколько я плох. Я послал их ко всем чертям/ и забрал ребенка. Она больна, она в ужасном состоянии, поэтому я и привез ее к тебе, Мари. Я снимаю с себя все обязательства по отношению к родственникам, да и Англией я сыт по горло. Я уезжаю отсюда и собираюсь писать картины, однако я не могу таскать с собой больного ребенка. Ты возьмешь ее?

Эмили даже не слушала, что говорила ее мать, так как заранее знала, каков будет ответ:

— Конечно, возьму, Джон.

Как и Мари Ригад, Эмили была полностью покорена Джоном Уайтамом. Казалось, что от этого огромного мужчины, который заполнил собой все помещение, исходила мощная энергия. Он был высок и красив, и, несмотря на свою неопытность в подобных делах, Эмили понимала, что в нем есть какая-то неистовость. В его неугомонности, в его бесшабашной веселости, в его чувственном рте, в его глазах, которые таинственным образом притягивали к себе внимание всех окружающих, было нечто необузданное.

— Тогда договорились, — сказал он. — Вот, возьми. В следующий раз, когда я получу деньги, я пришлю вам побольше.

Он бросил пачку банкнот на стол, и в тот момент Эмили показалось, что это очень много. Однако ей предстояло узнать, что большей суммы 6 т него никогда не поступит.

— Ты останешься, Джон? Может, хотя бы поужинаешь? — затаив дыхание, с мольбой в голосе спросила Мари Ригад, когда он повернулся к двери.

— Нет, дорогая, мне еще кое-что надо сделать. Спасибо тебе за Элис.

Он расцепил ручки девочки, поцеловал ее в макушку и повернулся к женщине, которую любил, когда ему было двадцать, и которая любила его более тридцати лет. Он взял ее за подбородок. Она посмотрела ему в глаза, ее лицо смягчилось и преобразилось.