Но кульминацией событий стала странная болезнь их старшего ребенка, маленького мальчика около трех лет. Он не спал по ночам, терзаемый приступами страха, и врачи, узнав о симптомах, решили, что у него начинается гидроцефалия — так специалисты именуют водобоязнь. Миссис Проссер часто оставалась в детской на ночь вместе с няней и сидела у камина, переживая за мальчика.
Его кровать стояла у стены изголовьем к дверце стенного шкафа, которая плотно не закрывалась. Над кроватью висел балдахин, спускаясь почти до подушки, на которой покоилась голова ребенка.
Они заметили, что малыш сразу успокаивается, стоит им вынуть его из кровати и усадить к себе на колени. Они только что уложили его после того, как он затих и начал клевать носом, и вдруг с ним случился очередной припадок, и он закричал от ужаса; в то же мгновение няня впервые обнаружила — а миссис Проссер, проследив за ее взглядом, тоже отчетливо увидела — истинную причину страданий ребенка.
Из-за приоткрытой дверцы шкафа высунулась белая пухлая рука, она тянулась ладонью вниз к голове мальчика. Мать вскрикнула, схватила ребенка и вместе с няней бросилась в свою спальню, где находился мистер Проссер; не успели они закрыть за собой дверь, как снаружи раздался тихий стук.
В письме описывается еще много подобных случаев, но, думаю, этого достаточно. По-моему, уникальность рассказа заключается в том, что в нем описывается лишь призрак руки. Человек, которому принадлежала рука, так ни разу и не появился; и тем не менее она не отделена от тела, просто владельцу руки всегда удавалось демонстрировать ее, оставаясь при этом незамеченным.
В 1819 году за завтраком в колледже я познакомился с неким мистером Проссером — худощавым, угрюмым, но весьма разговорчивым пожилым господином с зачесанными в косичку седыми волосами — и он со всеми подробностями рассказал нам историю своего кузена Джеймса Проссера, который в детстве некоторое время жил в старинном доме близ Чапелизода и спал в комнате, населенной, как говорила его мать, призраками. С тех пор стоило ему заболеть, переутомиться или слегка простудиться, его начинало преследовать видение некоего пухлого и бледного господина; каждый завиток его парика, каждая пуговица и складка его отделанного кружевом платья, каждая черточка и морщинка его чувственного, благодушного и нездорового лица врезались в его память столь же отчетливо, что и платье, и черты лица его собственного дедушки, портрет которого висел на стене в столовой, и он видел его каждый день за завтраком, обедом и ужином.
Мистер Проссер назвал это примером удивительно однообразного, индивидуализированного и повторяющегося кошмара и поведал нам, что его кузен, которого он называл «бедняга Джемми», всегда приходил в ужас и страшно нервничал, когда его просили об этом рассказать.
