Призрак проститутки - [451]

«Еще бы! Теперь скажи-ка мне вот что: почему мне все время кажется, что ты симпатизируешь Кастро?»

«Я хоть и работаю на вас, но вовсе не обязан перенимать ваши предрассудки. Да, мне нравится Фидель. Он мне симпатичен. Верно! Он, как и все мы, латиноамериканцы, пытается изменить данность. Но есть у него одно отличие. Он настоящий мужчина».

Мой посреднический замысел явно трещал по швам, но трудно было винить в этом Шеви. Не найдя ничего лучшего, я спросил: «Если ты так очарован Фиделем, почему до сих пор не переметнулся к нему?»

«Потому что я ненавижу этих русских. В отличие от Фиделя моя молодость прошла в коммунистической партии. Я слишком хорошо знаю, во что он вляпался. И между прочим, вина за это лежит на всех вас».

Батлер стукнул кулаком по столу, да так громко, что несколько посетителей повернули голову в нашу сторону.

«Ты что, Шеви, до сих пор не научился разговаривать с американцами? Забыл, что надо капнуть маслом на фланельку и только после этого прикасаться к нашим задницам, ласково и нежно? Мне осточертело выслушивать, что не так в нашей стране!»

Моя миссия доброй воли накрылась окончательно. Мы молча допили кофе, заплатили и разъехались в разные стороны. Я вернулся домой, но не прошло и десяти минут, как в дверь позвонили. Это был Шеви.

«Ради чего такой риск?» — поинтересовался я.

Он лишь пожал плечами.

Я налил ему бренди, и Шеви разговорился. Как ему тяжело с Батлером — он, дескать, боится Дикса, ему все кажется, что тот вот-вот кинется на него с кулаками.

«Нестабильная обстановка», — пожаловался он.

«Зачем же ты сам его провоцируешь?»

«Если я промолчу, то перестану себя уважать. А Майами намного хуже Уругвая. Там я всего лишь обманывал тех, с кем мы вместе росли. Здесь я предаю храбрецов».

«Кубинскую разведку?»

Он кивнул.

«Они каждую секунду рискуют головой. Эмигранты, обнаружив их, тотчас раздирают в клочья».

«И ты явился ко мне, чтобы разведка прикончила тебя?»

Он снова пожал плечами, и на этот раз до меня дошел смысл его жеста: абсолютная безысходность и отчаяние. Несет ветер по улице клочок бумаги, ну и что с того — зачем нагибаться и поднимать?

Я подлил ему бренди, и он проговорил следующие два часа без перерыва. Я здорово устал, тем не менее должен сказать вам, Киттредж, мне в голову начала закрадываться мысль, что наш дорогой двойной агент Фуэртес, возможно, трудится на кубинскую разведку с большим рвением, чем на нас. Тот факт, что он явился ко мне домой, не давал мне покоя. Это могло означать не только то, что он безразличен к своей судьбе, но и другое: что разведке известно о его работе на нас. Поделиться этим подозрением с Батлером было моим долгом, и это меня особенно удручало.

Тем не менее я сидел и слушал Шеви. Обязан был. Он все-таки поразительно разбирается в вопросах, от которых у меня голова идет кругом.

А Шеви, выпив достаточно бренди, воспрял духом. Он многое порассказал мне о Кубе. В какой-то момент меня вдруг поразило, насколько это созвучно с тем, что говорит ваш супруг.

«Что можно сказать о стране, — вопрошал Фуэртес, — чья экономика основана на работорговле и сахаре? А ее прочие достижения — ром, табак и бордели. Фирменные сексуальные блюда. Santeria. Когда ты живешь на земле, где ежедневно приходится задавать себе вопрос: „Неужели я так же ужасен, как мои экономические корни?“ — в тебе неизбежно зарождается сверхчеловеческая гордыня — в порядке компенсации. Вот почему Фидель всегда в поисках недостижимого — ищет бриллиант в куче исторического навоза».

Я не удержался и переспросил: «Бриллиант в куче навоза?»

«Это видение, которое грезится нам за гранью опасности».

«До меня это не доходит». (Я лукавил, Киттредж, — дошло.)

«Фидель стремится к недостижимому. — Шеви деликатно рыгнул. Получился какой-то странный шипящий звук. Возможно, засевший в нем демон спьяну пукнул не тем местом. — Вы все пытаетесь прикончить Фиделя, — продолжал Шеви, — но только я один знаю, как это можно сделать».

«Тебе-то зачем? Ты же его любишь».

«Я по натуре человек действия. Как у Достоевского. Я способен убить его, чтобы лучше познать весь ужас собственного падения. Убью и буду рыдать над ним. А сегодня смеюсь над вами. Столько попыток, и все напрасно».

«Откуда ты взял, что мы предпринимаем такие попытки?»

«В кубинской разведке это известно каждому, Роберт Чарлз, или как вас там зовут в этом году. — Он издал неприятный смешок. — Напрасно вы суетитесь — я бы сделал это гораздо лучше».

«Каким же образом?»

«Повторяю, к нему нужен тонкий подход: надо воззвать к тому, что в нем есть лучшего».

«Это принцип, а не план».

«Принцип важнее процедуры, — сказал Шеви, — но есть и план. Почему бы не найти морскую раковину необыкновенной красоты? Фидель увлекается подводным плаванием».

«Понимаю».

«Сомневаюсь. Вы, разумеется, начинили бы ее взрывчаткой и положили на видном месте — там, где он охотится. Да еще, для верности, наняли бы своего человека, чтобы ткнуть Фиделя туда носом. Потом сидели бы и ждали, когда он сглотнет наживку. Горячо, chico, но мимо. Сигнальная система — она у Фиделя, кстати, действует безотказно — мгновенно сработала бы и предупредила его об опасности. Фидель Кастро — этот великий рационалист от материализма, человек, который готов пнуть ногой стену, сломать себе палец и вдребезги разнести зеркало, узнав, что русские решили отнять у него его ракеты, — сверхъестественно чувствителен к американским заговорам и бдителен настолько, что, потянувшись к сказочной красоты раковине, он тут же отдернет руку. Короче, чтобы соблазнить этого парня, одной красоты мало».