Призрак проститутки - [32]

— Да, — сказал я, — что, если Проститутка, живой и счастливый, направляется в Москву и не хочет, чтобы мы сделали определенный вывод относительно того, жив он или мертв?

Я на шаг опередил Розена. Мы могли даже не обсуждать этого. Переход Проститутки в другой лагерь был бы для ЦРУ величайшим провалом, какой только можно вообразить. Даже Билл Кейзи признал бы это более крупным провалом, чем Никарагуа. Потребовалось бы немало квалифицированных людей, чтобы за год, а то и больше оценить нанесенный ущерб, и только тогда мы смогли бы осознать, в какую лужу — назовем это разжижением — посадила нас измена Проститутки. Если же мы даже не знаем, в самом ли деле он мертв или, наоборот, обучает братьев Кинг, рассказывая про нас, — что было бы величайшим курсом века! — тогда мы обречены жить в доме, где ключом можно открыть любой замок, пока он не сломается. Вот тут уже чувствуется почерк Проститутки. Это вполне в его стиле — оставить нам разлагающийся труп. Как часто он поучал нас с Розеном. «Американцам необходимо знать ответ, — сказал он мне однажды. — Невозможность получить на свой вопрос ответ доводит нас до бешенства, русские же стремятся овладеть ситуацией еще до того, как получат ответ. Оба пути рождают волнение, с которым невозможно совладать. Ищи ответ! Ни ЦРУ, ни КГБ не терпят двусмысленности. Следовательно, в наших интересах во многих операциях оставлять за собой небольшой след — ниточку. На выяснение этого следа уйдет тысяча часов изысканий. Это вовсе не рутина, Гарри, но это деморализует противника».

Омега-10

Мы с Розеном сидели освещенные огнем. Подобно тому, как тишина складывается из крошечных звуков — скажем, из пересказа неувиденных событий, — так огонь в камине подобен пожару в лесу. Я внимательно смотрел на изменения в конфигурации горящих поленьев. Вселенные притягивались друг к другу, вселенные взрывались; пепел густел, превращаясь из пленки в покров. Я слышал, как каждое волокно плевком посылало проклятия в огонь.

Розен угрюмо горбился в моем любимом кресле. Я вспомнил о шутке, которая обошла ЦРУ в 1960 году, как раз перед предполагавшейся встречей в верхах Эйзенхауэра и Хрущева, — той, что так и не состоялась из-за того, что над Россией был сбит самолет «У-2» с летчиком Гэри Пауэрсом.

— Люблю я вас, — сказал Хрущев Эйзенхауэру.

— За что же вы меня любите? — спросил Эйзенхауэр.

— Потому что вы мне пара. Другого, который был бы равен мне, в мире нет.

Розен был мне парой. А Проститутка был олицетворением Всевышнего, и мы оба знали это.

— Как он мог совершить такое? — воскликнул Розен.

— Понимаю, понимаю, — пробормотал я, что означало: «Ничего я не понимаю».

— Он же буквально обратил меня в христианство, — сказал Розен. — Я приобщился к этой вере благодаря Хью Монтегю. А ты знаешь, что значит для еврея перейти в другую веру? Ты же чувствуешь себя иудой перед своим народом.

Я попытался разобраться в своей иссушенной душе — иссушенной, должен признать, приязнями и неприязнями, — попытался понять, не был ли я излишне суров по отношению к Розену. Я-то всегда считал, что он принял христианство из определенных профессиональных целей. Был ли я несправедлив к нему? Судил ли я его так строго все эти годы только потому, что считал себя выше его? В те давние дни тренировки на Ферме наша группа высшего пилотажа (как мы именовали себя в противоположность морской пехоте, которую называли Пыхтелками) смотрела на Розена как на мальчика с мацой из зажиточной окраины Бронкса. Я, однако, благодарил судьбу за то, что он был среди нас. По чистой случайности мы с Розеном оказались приписанными к одному тренировочному взводу с излишним перебором Пыхтелок. Половина из них могла преодолеть двенадцатифутовую стену быстрее, чем я успевал на нее взглянуть. Поскольку же во взводе был Розен, они могли потешаться над ним, а не надо мной. Такого парня неплохо иметь рядом. Конечно, они потешались над ним, наверно, и потому, что он был евреем, выполнявшим работу гоев, и, я думаю, это буквально сжигало ему душу. Я знаю, я страдал вместе с ним, ибо у меня по материнской линии была одна восьмая еврейской крови — ровно столько, чтобы не знать, как с этим быть. Сейчас, однако, Розен был единственным в мире человеком, которого я мог считать себе ровней. Неужели Проститутка переметнулся? Возможно ли такое представить себе? Легче, наверное, опустить руку в воду и поймать пескаря.

Сидя у огня, я вспоминал Проститутку: каким он был до того, как стал инвалидом, когда ему не было еще и пятидесяти, — подтянутого и аккуратного вплоть до усиков. Сколько же лет просидел я рядом с ним в Лэнгли, глядя на экран, где проецировались лица кагэбэшников! При таком увеличении враг кажется астральным. Я видел лица в четыре фута величиной; глаза их светились каким-то внутренним светом, словно в темный колодец их деяний бросили осветительную ракету. Вот таким же передо мной вдруг возникло из пламени камина лицо Проститутки — сильное, в четыре фута величиной.

Среди молчания раздался вопрос Розена:

— Ты думаешь, можно будет поговорить с Киттредж?

— Сейчас?

— Да.

— А нельзя с этим подождать?