Призрак потерянного озера - [113]

Это уже была не фантазия. Никогда в жизни ни одно жилище я не возненавидел так яростно с первого же взгляда, как этот дом. Холл не произвел на меня особенно отталкивающего впечатления. Он был большой и темный, освещен двумя тусклыми лампами, холодными и унылыми. Но после него у меня не осталось отчетливого впечатления, так как меня тут же провели по коридору в комнату, которая оказалась настолько же теплой и приятной, насколько темным и угрюмым был холл. Я был так рад большому пылающему камину, что сразу направился к нему, не заметив присутствия хозяина. А когда заметил, то не мог поверить, что это, в самом деле, он. Я описал вам человека, которого ожидал увидеть, но вместо рассеянного, чувствительного художника меня разглядывал здоровяк шести футов роста и, должен сказать, столь же широкий в плечах, как и высокий, с великолепной мускулатурой и лицом, нижнюю часть которого скрывала черная остроконечная борода. Но если меня поразил его вид, то не меньшее изумление вызвал его высокий, тонкий голос. Его нервные жесты были еще более женственными, чем голос. Впрочем, это можно отнести к признакам волнения, а он действительно был взволнован. Он подошел, взял обеими руками мою руку и держал ее так, будто не собирался отпускать уже никогда.

Вечером, за рюмкой портвейна, он извинился:

— Я так вам обрадовался, — сказал он, — я не мог поверить, что вы на самом деле приедете. Вы первый человек, который приехал ко мне сюда за все время. Мне было стыдно просить вас об этом, но я не мог упустить шанс — это так много для меня значит.

В его пылкости было что–то беспокойное и одновременно трогательное. Он не мог меня развлечь ничем особенным: провел по разрушающимся галереям со скрипящими при каждом шаге полами, по каким–то темным лестницам со стенами, увешанными, насколько я мог различить в тусклом свете, выцветшими, пожелтевшими фотографиями, и проводил в мою комнату с извинениями и с таким волнением, будто ожидал, что, увидев ее, я тотчас же сбегу. Комната понравилась мне не больше, чем иные помещения в доме, но хозяин в этом не был повинен. Он сделал для меня все возможное: в камине ярко горел огонь, большую кровать с пологом согревала горячая грелка, а старый слуга, открывавший дверь, уже распаковал чемодан. Волнение Ланта было скорее сентиментальным. Он положил обе руки мне на плечи и сказал, глядя на меня с признательностью:

— Если бы вы только знали, что для меня значит ваш приезд, наши будущие беседы… Я должен вас оставить, но вы присоединитесь ко мне, как только сможете, не правда ли?

Когда я остался один в своей комнате, у меня во второй раз возникло желание бежать. Четыре свечи в высоких старых серебряных подсвечниках вместе с мерцающим пламенем камина давали достаточно света, но все равно комната оставалась мрачной; казалось, что вся она заполнена легкой дымкой. Я помню, что подошел к одному из зарешеченных окон и распахнул его, как будто почувствовал удушье. Но мне пришлось тут же закрыть его по двум причинам. Первая — сильный холод, вместе со снегом заполнивший комнату, а вторая — совершенно оглушающий рев моря, бьющий в уши, словно стремящийся свалить с ног. Я быстро закрыл окно, повернулся и увидел пожилую женщину, прислонившуюся спиной к двери.

Тут следует заметить, что интерес к подобного рода историям зависит от их правдоподобия. Конечно, чтобы мой рассказ выглядел более убедительным, мне следовало бы привести доказательства того, что я действительно видел эту пожилую женщину, но у меня их нет. Может быть, здесь уместно напомнить о моей довольно тривиальной репутации правдивого человека. Вы знаете, что я никогда не увлекался спиртным, да к тому же доказательством может служить то, что я никак не ожидал увидеть эту женщину, и, тем не менее, у меня нет ни малейшего сомнения, что именно ее я увидел в тот вечер. Можно, конечно, рассуждать о тенях, об одежде, висящей на внутренней стороне двери, и тому подобном. Ну, не знаю. У меня нет никаких теорий, объясняющих эту историю. Я не экстрасенс, и мне кажется, что я не верю ни во что в этом мире, кроме красоты.

Если вам так больше нравится, давайте скажем, что я вообразил, что вижу некую пожилую женщину, но мое воображение и по сей день прочно хранит все подробности того, как она выглядела. На ней было черное шелковое платье, на груди блистала массивная золотая брошь; ее черные волосы были зачесаны со лба и посредине разделены пробором, шею облегал воротник из белой ткани. Лицо ее выражало неприязнь и вместе с тем такую порочность и хитрость, какие мне встречать не приходилось, к тому же оно было очень бледным. Несмотря на морщины, чувствовалось, что в молодости она была красива. Она стояла тихо, руки ее были опущены. Я решил, что она здесь служит кем–то вроде экономки.

— Мне ничего не нужно, благодарю вас, — сказал я. — Какой замечательный вид, — я на минуту устремил взгляд к окну, а когда обернулся, ее уже не было в комнате. Я, естественно, не придал этому никакого значения, придвинул к огню старый, покрытый поблекшим зеленым гобеленом стул, решив почитать захваченную с собой книгу, прежде чем присоединиться к хозяину. Честно говоря, я не слишком торопился продолжить общение с ним. Мне он не понравился. Я уже решил про себя найти какой–нибудь удобный предлог и вернуться в Лондон как можно скорее. Я не могу сказать определенно, почему он мне не понравился, исключая тот факт, что сам я, будучи человеком очень сдержанным, подобно многим другим англичанам, не любил открытого проявления чувств, особенно со стороны мужчин. Мне совсем не понравилась его манера класть руки мне на плечи, и я чувствовал, что не выдержу долго его экзальтированной суеты вокруг моей персоны.