Призрак Мими - [90]

– Сейчас схожу, принесу выпить чего-нибудь. Вы пока отдышитесь, да и я тоже. А уж потом получу свое, – он рассмеялся через силу. – Тогда держитесь…

Паола любвеобильно сощурилась:

– Все что захочешь, Мо. Ты только болт свой донеси в целости и сохранности.

Разбитый и окрыленный отчаянием, Моррис спустился в кухню. Казалось, коктейли смешивает чужая рука. Два высоких стакана со льдом, по три дюйма джина и тоника. Половинку лимона в каждый. А где та дрянь, что Паола принимала для снятия стресса? Вот и она. Еще бы не быть стрессу, когда она предала мужа. По тридцать капель обоим.

– Эй, Мо, ты где там застрял? Смотри не передумай!, – раздалось сверху.

– Лимон искал, – крикнул он в ответ, отмеряя дозу в стаканы с джином. Потом налил себе одного тоника, вытер посуду, ручку холодильника, нож, которым резал лимоны, и поспешил с подносом наверх.

А музыка все играла. Шаде томно мурлыкала – «Вишневый пирог»; сладострастно гнусавили саксофоны. Негритянскую культуру белые приспособили для разврата, как возбудитель похоти. Прислушиваясь, Моррис остановился на лестнице и закрыл глаза. «Мими, дай мне силы пройти через эту грязь. В – конце концов, все от этого только выиграют». Ибо только что, несмотря на его расшатанные нервы, Мими помогла окончательно понять смысл происшедшего, осознать необходимость, и ясно показала путь к успешному исходу.

– Мо, che dolce! Ты душка, – Паола дымила сигаретой, сидя по-турецки на ковре. Волосы разметались по поджарым плечам. Живот ее был плоским и твердым на вид, из курчавой поросли меж бесстыдно расставленных бедер проглядывал лоскуток мокрой набухшей плоти – совсем такого же цвета, как его новое лицо. Как вообще угораздило жениться на шлюхе? И как сейчас заставить себя смотреть на раздетого уличного бродягу, изливавшего свою тропическую заразу туда, где растет его, Морриса, дочь?

Он поставил поднос на ковер, взял свой тоник и уселся на диван. Паола угостилась тоже, краем глаза Моррис уловил протянутую черную руку; сильные пальцы обхватили стакан. Тут он наконец решился повернуть голову. К его изумлению, открывшееся взгляду походило на сказочную мечту: рельефный торс с тонкой талией, мускулы ходят долгими волнами под шелковистой черной кожей, а между мощных ног – длинный и толстый, с более светлым, красноватым концом…

Отхлебнув адскую смесь, Кваме заржал:

– Совсем не тот кайф, что от работы, босс. Пускай другие вкалывают.

Моррис словно впал в транс; перед глазами, как черно-белый негатив, стояла – другая сцена: в галерее Уффици он любуется мраморным Аполлоном, гладит бедро статуи. «Учитесь наслаждаться красотой, постигайте gratia placendi», – сказал тогда старина Форбс. Здесь и сейчас нет никаких музейных псов, которые могли бы помешать. Одна Мими смотрит на него.

Призрак был за спиною Кваме, распущенные волосы сияли в лучах солнца. Сквозь полупрозрачное платье просвечивали груди – более высокие, пышные и округлые, чем у Паолы, в ложбинке между ними блестел золотой крестик. Такая же тонкая цепочка из золота обвивала бедра, и другой крест оттягивал ее, посверкивая над темным облачком внизу живота.

«….Чрево твое – ворох пшеницы, обставленный лилиями», – вспомнилась Моррису «Песнь Песней». Ему хотелось вскочить с дивна и броситься в ее объятия. Но видение легонько погрозило пальцем. Сквозь надрывную музыку и грохот экскаватора он отчетливо услышал ее шепот: «Наслаждайся, Морри. Ни в чем себе не отказывай. Только думай все время обо мне, пускай я буду в сердце твоем, и тогда ты останешься чист предо мною».

Он вздрогнул от прикосновения холодных пальцев к интимному месту и посмотрел вниз. Паола хихикнула:

– Ведь правда, он великолепен, наш снежок! – Кваме тоже хохотнул. – Не забудь, ты грозился нас наказать! – продолжала Паола, стягивая с Морриса брюки.

– Чего изволите, босс, – подыграл ей Кваме. – Только прикажите, бедный негр все сделает.

Снимая часы, Моррис отметил, что было всего пять минут третьего, стало быть, время еще оставалось. Он почувствовал на себе ледяные от коктейля губы жены и взглянул за спину Кваме. Призрак смотрел из-под опущенных ресниц, но требовательно и властно, словно убеждая в своей сопричастности к происходящему. Рука Мими слегка поглаживала грудь, а губы посылали Моррису поцелуй. С чувством обреченности он потянулся к черной анаконде…

Не прошло и часа, как он освободился. Совершенно довольные жизнью Кваме и Паола заснули на широкой кровати. Мими тоже исчезла, но ее приказы звучали в сознании, пока Моррис сновал по дому, стирая рубашкой отпечатки пальцев и собирая в спичечный коробок все, что могло его выдать: лобковые волоски с дивана и кровати, обрезки ногтей из ванной, использованный презерватив, аккуратно завернутый в салфетку. Как насчет сережек? Он вернулся в спальню, где двое лежали в обнимку – так романтично, черное на белом. Кваме будто охранял Паолу во сне, уткнувшись губами в ее волосы. Моррис отодвинул прядь и попытался вынуть из уха маленький бриллиант. Но стоило прикоснуться, как Паола вздрогнула, а Кваме шумно засопел. Моррис сдался. Ничего, если повезет, другая пара найдется в сумочке. Да вон она, на полу. Там и обнаружилась массивная золотая подвеска, правда, лишь одна. Остается убрать использованную салфетку, и, возможно, часть ее окурков с сексуальными отметинами алой помады.