Призрак мадам Краул - [2]

Мне любопытно стало взглянуть на старый дом, я вытянула шею из окна. Тут мы подъехали к дверям.

Дом был большой, черный с белым, стены перекрещены черными брусьями, коньки крыш торчали вперед, белые под луной, как бумага. Под деревьями лежали тени, качались взад-вперед, точно призраки, и каждый листик на дереве разглядеть можно было. В больших окнах гостиной стеклышки ромбиками, блестят, как зеркала, а к остальным окнам снаружи на петлях привинчены большие ставни, как раньше делали. В доме жила одна старая леди да с ней трое-четверо слуг, вот все комнаты и не открывали.

Когда я увидела перед собой старый дом и поняла, что мы приехали, у меня душа в пятки ушла. Ко мне подошла тетя — я ее никогда раньше не видела. Я подумала о мадам Краул, за которой я должна ухаживать — ее я тоже никогда не видела, но уже заранее боялась.

Тетя поцеловала меня и отвела к себе в комнату. Она была высокая, худая, лицо бледное, а глаза черные, на тонких руках черные перчатки. Ей было за пятьдесят, словами она не бросалась, но слово ее было закон. Не могу о ней сказать худого, но женщина была суровая. Пожалуй, будь я дочерью ее сестры, а не брата, она была бы со мной поласковее. Но какая теперь разница.

Молодой сквайр, внук мадам Краул, звали его мистер Чивникс Краул, наезжал раза два-три в год посмотреть, как поживает старушка. За то время, что я жила в Эпплуэйл-Хаузе, я видела его едва пару раз.

За старушкой, что ни говори, ухаживали неплохо, а все потому, что моя тетя и Мэг Уайверн, горничная, были женщинами добросовестными.

Миссис Уайверн — про себя тетя называла ее Мэг Уайверн, а при мне величала «миссис» — была рослая, веселая толстуха лет пятидесяти, всегда добродушная. Ходила она медленно. Платили ей неплохо, но она была скуповата, прятала все нарядные платья под замок и целыми днями ходила в саржевом халате шоколадного цвета с желтыми, красными и зелеными веточками. На редкость крепкий халат, сносу ему не было.

Она ни разу мне ничего не дала, даже старого наперстка, но женщина была добродушная, смешливая, а за чаем без конца рассказывала сплетни. Видела, что я по дому тоскую, и старалась меня развеселить. Я, пожалуй, любила ее даже больше тети — детей легко привязать к себе, только расскажи им что-нибудь забавное. Тетушка была ко мне очень добра, но кое в чем чересчур сурова и все больше молчала.

Тетя отвела меня к себе в спальню, чтобы я отдохнула с дороги, пока она накрывает чай. Она похлопала меня по плечу, сказала, что я девочка рослая для своих лет, и спросила, умею ли я шить и работать по дому. Заглянула мне в лицо и сказала, что я похожа на отца, ее брата, царство ему небесное, и она надеется, что я стану лучшей христианкой, чем он, и ничего эдакого вытворять не буду.

«Слишком строго она разговаривает, — подумала я, — ведь я впервые вижу ее и ничем не заслужила такого выговора».

Потом я прошла в соседнюю комнату, приемную, где ключница делами занималась — такую роскошную, кругом все дубовое. В камине ярко пылал огонь, горел там и уголь, и торф, и дрова — всё вместе, а на столе стоял чай, и горячий пирог, и копченое мясо. С нами сидела миссис Уайверн, веселая, толстая, и за час наговорила больше, чем моя тетя за год.

Пока я пила чай, тетя поднялась наверх посмотреть, как там мадам Краул.

— Пошла проверить, не спит ли старая Джудит Скуэйлз, — сказала миссис Уайверн. — Джудит сидит с мадам Краул, когда поблизости нет меня или миссис Шаттерс (так звали мою тетю. Очень беспокойная старуха. Когда будешь с ней, следи в оба, а она или дом подожжет, или в окно выбросится. Хоть и старая, пороху в ней еще ой-ой-ой.

— А сколько ей лет, мэм? — спросила я.

— Восемь месяцев назад девяносто три стукнуло, — ответила служанка и расхохоталась. — И не расспрашивай про старушку при тетушке — не забудь, я тебя предупредила. Принимай ее такой, какая она есть, и все тут.

— А что я должна делать, мэм, объясните, пожалуйста, — просила я.

— Со старухой-то? — переспросила она. — Тебе все расскажет твоя тетушка, миссис Шаттерс. Но, думаю, тебе придется сидеть с ней в комнате и заниматься своим делом, следить, чтобы чего не приключилось, а она пусть забавляется игрушками на столе, попросит, принесешь ей еды и питья, но главное, береги ее, чтобы чего не стряслось, а если начнет буянить, погромче звони в колокольчик.

— Она глухая, мэм?

— Не глухая и не слепая, — ответила миссис Уайверн. — Вострая, как иголка, только из ума выжила, ничего толком не помнит. Поэтому ей все равно — что Джек-Победитель великанов, что Мальчик-с-пальчик, что королевский двор, что дела государства.

— А отчего, мэм, ушла та девочка, что служила здесь до меня? Тетя написала маме, что в пятницу она собирается уходить.

— Верно, ушла.

— А почему? — переспросила я.

— Она не объяснила миссис Шаттерс, почему, — ответила служанка. — Я не знаю. Не болтай, тетя не любит болтливых девчонок.

— А скажите, мэм, старая леди находится в добром здравии? — спросила я.

— Спросить не грешно, — промолвила она. — Недавно прихворнула, но на прошлой неделе ей стало лучше. За сто лет перевалит, как пить дать, еще нас переживет. Тс-с-с! Твоя тетушка идет по коридору.