Призрак и сабля - [2]

Огромный камень, с грохотом рухнувший вниз, раздавил только опустевшее гнездо сапсана.

Глава первая

— Дана! Дана! Шиди риди, Дана! Мать-вода! Мать-вода! Наполни реку, Мать-вода!

Вокруг догорающего костра, разложенного в излучине неторопливой Волчанки, полторы дюжины молодых поселянок кружились в хороводе, охрипшими от усталости голосами, громко восхваляя Богиню Вод. И хоть вся их одежда состояла только из венков и исподних рубашек, а огонь едва теплился, пропитанная потом ткань плотно льнула к разгоряченным телам. Ритуальный хоровод завели сразу, как над водой сгустились сумерки, — и вот уже который час, казалось, нет в мире силы, способной остановить охватившее танцовщиц безумие, пока девушки сами замертво не рухнут на утоптанный песок.

Они уже едва держались на заплетающихся ногах, когда к кострищу вышло около десятка парней, с охапками хвороста в руках. Даже не пытаясь разорвать шальную вереницу, они метнули сухие ветки на дотлевающие угли прямо через головы, совершенно ни на что не обращающих внимания, девушек.

Изголодавшийся огонь возликовал и, утробно рыча от нетерпения, жадно набросился на обильную пищу, гулко взметнув опаляющие языки к ночному небу. Словно попытался слизнуть с него снулые, блеклые звезды. В благодарность за щедрое подношение, услужливо обнажая стройные фигурки.

Жар от полыхнувшего костра сделался до такой степени невыносимым, что плотное кольцо дрогнуло и едва не распалось. Поддерживающие друг дружку под локотки, и лишь благодаря этому все еще остающиеся на ногах, девушки очнулись. Хохоча и повизгивая — в притворном испуге — они прянули от обжигающего пламени, все же сумев сохранить целостность круга, ухватившись за руки. Но, теперь колдовской хоровод потерял кольчужную прочность, превращаясь в ажурное кружево, — сродни узору, украшающему подолы и вырезы праздничных рубашек.

Похоже, парни дожидались именно этого мига. Как хищный ястреб бросается на зазевавшегося в поле зайца, они дружно метнулись к расслабившемуся хороводу, выхватывая из живого круга заветную добычу…

И подобно тому же зайчишке, который, заметив опасность, с писком валится на спину и начинает изо всех сил молотить воздух задними лапами — утаскиваемые вглубь леса, девушки истошно визжали и усердно отбрыкивались. Но, по мере узнавания похитителей, заполошный ор стихал… В деревне, где всё и про всех ведомо каждому жителю, а личные симпатии складываются хоть и медленно, но — раз и навсегда, никто не посмеет похитить чужую невесту. За подобное безобразие наглеца и охальника всем миром отдубасят так, что мало не покажется. Хорошо, если не искалечат или совсем не прибьют, под горячую руку! А вот со своей милкой пошалить — лучше времени и не придумаешь.

Спокон веков, в безумную ночь, накануне праздника Иоанна Купалы, от дурманящего запаха цветущего папоротника даже у самой неуступчивой девицы выветриваются из головы отеческие запреты и матушкины напутствия…

И вскоре на речном берегу и, спускающейся к нему, опушке воцарилась былая тишина. Лишь изредка нарушаемая негромким потрескиванием, догорающего в огне, хвороста.

* * *

Схватив в охапку, пронзительно взвизгнувшую, Ребекку и нашептывая на ухо любимой ту милую и успокоительную бессмыслицу, которую несут парни, стараясь усыпить бдительность подружки, Тарас Куница бегом бросился к лесу. И поставил добычу на землю, только укрывшись от чужих глаз под сенью дубравы. И, даже не переведя дыхания, жадно впился в покорно подставленные губы горячим поцелуем — пытаясь хоть на мгновение заглушить, разгорающийся в теле, любовный жар. И напрасно, — вдохнув чистое и сладкое дыхание любимой, он только еще больше раззадорился. Аж судорогой прохватило.

Узнав похитителя, Ребекка и не думала артачиться, а принялась отвечать на поцелуи и вольные нежности Тараса со страстью ничуть не меньшей. Миг или вечность они наслаждались желанной близостью, уже почти задыхаясь, но не в состоянии прервать сладкий поцелуй.

Шатко, валко, но дело шло к свадьбе, и они могли позволить себе гораздо больше вольностей, нежели просто влюбленные. И все же, когда обжигающие ладони Тараса заскользили вверх по ее бедрам, увлекая за собой подол рубахи, Ребекка, в последние мгновение, вспомнила, что отец еще не дал согласия на брак. Девушка ловко извернулась, угрем скользнула вниз, освобождаясь из объятий, и, оставив при этом в руках парня свою одежду, проворно кинулась наутек. Ослушаться отца, Ребекка бы не осмелилась, а до момента, когда ее тело уже могло отринуть доводы разума и покориться желанию, оставалось совсем чуть-чуть. Один махонький шажок, после которого остается склонить голову под свадебный венец, либо — сунуть в петлю…

Если бы Ребекка побежала обратно на берег, к праздничному костру, Тарас, скорее всего, не стал бы ее преследовать, а бросился б остужать пыл в прохладные воды Волчанки. В конце концов, не он первый, и не он последний, кому отказали в любовных утехах на Иванову ночь. Но из-за того, что девушка кинулась вглубь чащи, это бегство было воспринято Куницей, как озорство и затейливое продолжение забавы. Поэтому, чуть замешкавшись от неожиданности, он улыбнулся и бросился догонять проказницу. Ориентируясь на ее силуэт, смутно белеющий средь темных древесных стволов.