Призрак гнева - [9]

Что же делать? В одиночку отсюда не выбраться. Но даже если бы и выбрался — как я освобожу отца? Но оставаться здесь нельзя. Кто знает, чего там у этого Железного Лба в его каменной башке?

— Что этот козел удумает с нами сделать? — выговорил юноша — и нахмурился. Собственный голос показался неприятным. Растерянным. Испуганным.

Но ведь я не боюсь? Или…

Наверху послышались шаги, заставив его замереть. Чуть погодя низкий и хриплый голос произнес:

— Ну-ка, гляну, как там этот колдуненок. Можа, уж того, скопытился.

В отверстии показался силуэт.

— Ну, што? — нетерпеливо спросил другой. — Живой, али как?

— Живой… ишь, глядит, — силуэт исчез. — Вот ведь ведьмино отродье, не замерз в метель-то. А я уж думал, он там окостенел.

— Колдуны, знамо дело, — отозвался другой. — Их ничего, слышь-ка, не берет. Их вон даже ежели зимой на морозе водицей окатить, так оне…

— Эй, вы там, — перебил юноша, — философы! Вы меня тут как, голодом решили уморить? Я, может, и колдун, так ведь все равно живой человек, воздухом питаться не умею.

Молчание.

— Вишь ты, — тихо сказал первый. — Разговаривает…

— А я что, по-твоему, волком выть должен, что ли? Чего, совсем дурак?

— Сам ты дурак, — буркнул тот же голос. — Гавкает еще, щенок. Нам, слышь-ка, кормить тя не велено.

— А чего тебе велено, бревно? — глядя вверх, осведомился юноша. Человек отозвался:

— От бревна и слышу. Щас собак посадим тя стеречь, и до свиданьица. Вот нам чего велено.

— А хочешь, я тебя в жука превращу? — юноша прикусил губу, чтобы не рассмеяться.

— А хошь, я тя щас каменюкой по башке садану? — отозвался человек, не слишком, однако, уверенным голосом.

(…боится…)

— Ах, ты так? — крикнул юноша — и начал таинственным тоном:

— Ин принципио эрат Вербум ет Вербум эрат апуд Деум…

Наверху послышалась торопливая возня. Ноздри юноши затрепетали от сдерживаемого смеха.

— …ет Деус эрат Вербум. Хок эрат ин принципио апуд Деум. — продолжал он, подвывая. — Омниа пер ипсум факта сунт ет сине ипсо фактум эст…

Тихая перебранка, собачий визг. Юноша возвысил голос:

— …нихиль куод фактум эст!![3] — он выкрикнул последние слова. Услышал топот ног: то слуги конунга, привязав волкодавов, побежали прочь. Следом из ямы полетел звонкий смех.

Отсмеявшись, пленник почувствовал, что окончательно согрелся. Все это, однако, хорошо, но вот воды бы не мешало. А может, эта скотина Железный Лоб…

Хмурясь, он прислушался. Снаружи было тихо. Он посвистел, и ответом было грозное рычание. Так, сколько же их там…. Он нагнул голову. Три… нет, четыре. Четыре пса. Видал я этих волкодавов, здоровенные. Железный Лоб, видать, думает, я летать умею. Взмахну крылышками, и выпорхну отсюда! Запрокинув лицо, он посмотрел наверх. Эх, не сделал бы он чего отцу, пока я тут прохлаждаюсь. Ведь этот тип, похоже, на шпионах помешался. И ведь угораздило же нас попасться! Глупость какая!

Пленник ударил кулаком по стенке ямы — и скривился от боли. Облизал окровавленные пальцы. Надо успокоиться. Я все равно ничего не смогу поделать. Придется ждать. Черт знает, как теперь выбраться отсюда?

Он сел на землю. Как, интересно, этот тип докопался, кто мы такие. Ведь сначала-то он поверил, я знаю. Как он мог нас так быстро раскусить? Не понимаю.

Время потянулось медленно, в голову лезли невеселые, тревожные мысли. Сидя, юноша начинал замерзать уже через минуту. Он вскакивал, пытался двигаться, но в тесной яме нельзя было сделать и пары шагов.

Перевалило за полдень, когда наверху зарычала собака. Он прислушался, однако было тихо. Тогда он заслонил ладонью глаза. Сперва сделалось темно, но после, как обычно, он увидел.

Снаружи был человек. Один. Это был свой, потому что собаки перестали рычать. Человек двигался. Пленник уловил его иным, внутренним зрением, словно изнутри него глядели невидимые глаза. Он давно к этому привык, сколько он себя помнил, всегда было так. Одни люди называли его дар колдовством, а другие — шестым чувством, только все названия значили одно: он умел видеть и чувствовать то, чего не видят и не чувствуют другие.

Над отверстием раздался громкий шорох, и пленник убрал ладонь.

Кто-то смотрел сверху, голова и плечи человека вырисовывались в круге света. Юноша молчал, и тот, второй, молчал тоже.

Наконец пришелец сказал:

— Эй, ты… ты живой?

Это была женщина. Со дна, из темноты ямы, сколько ни силился, пленник не мог рассмотреть ее лица. Довольно долго оба молчали.

— Ты кто такая? — спросил он наконец. Она оперлась о решетку, очень длинная темная коса соскользнула вниз. Женщина схватила ее и дернула к себе.

— Я? — ответила она. — Я просто хотела посмотреть, как ты тут. Ну, и вообще…

— Что — вообще?

Женщина помолчала, сквозь толстые прутья он видел ее четкий силуэт.

— Ой, я и забыла, — сказала она. — Я тебе тут поесть принесла. Погоди, сейчас, только решетку открою.

Силуэт исчез, заскрежетали засовы, и в круге света появилась тонкая рука. Женщина медленно подняла, откинула тяжелую решетку, в отверстии опять показалось ее лицо.

Она оказалась очень молода, попросту, совсем девчонка, лет, наверное, четырнадцати или пятнадцати. С детского личика смотрели огромные темные глаза. Она была прехорошенькая, только выглядела напуганной.