Призрак былой любви - [2]

Я думала о Тоби. С Тоби Карном я познакомилась полтора года назад в Южном Кенсингтоне. Внезапно полил сильный дождь, а я была без плаща, и, когда некий джентльмен, поравнявшись со мной, предложил мне пойти с ним под его зонтом, я с благодарностью согласилась. Я назвала его старомодным словом «джентльмен», потому что Тоби показался мне истинным джентльменом до мозга костей — «Барберри»,[2] большой черный зонт; короткие темные волосы, едва касающиеся ворота; потертый, но дорогой кожаный портфель. По моим оценкам, он был лет на десять старше меня. Загипнотизированная его неожиданной улыбкой и взглядом, в котором читался нескрываемый интерес ко мне, я пошла рядом, забывая обходить лужи. Он предложил переждать дождь в баре или пабе, и я не отказалась. К тому времени, когда мы расстались, он уже знал, как меня зовут, и знал мой номер телефона. Я не ждала, что он позвонит, но он позвонил — через несколько дней. Ему со мной весело, объяснил он. Я занятная, не такая, как все.

И с Тоби я пустилась в авантюру. Он происходил из другого мира, я полагала, что наши отношения изменят меня. И я действительно изменилась — на какое-то время. С Тоби я похудела, стала лучше одеваться, осветлила свои длинные волосы. Ходила на высоких каблуках и не спотыкалась. Купила себе дорогую косметику — такую, что не расплывается на лице. Ездила в гости к родителям Тоби и делала вид, будто мне не привыкать к диванам с непротершейся обивкой и ванным с полотенцами под цвет интерьера. Вместе мы посетили Амстердам, Париж и Брюссель, вместе обедали в дорогих ресторанах. Нас приглашали на модные вечеринки и приемы. «Ребекка Беннетт, биограф», — представлял он меня своим друзьям-юристам. На их лицах обычно отражалось недоумение, которое он не сразу начал замечать. Он предложил, чтобы я написала роман. Я объяснила, что для этого необходим солидный материал. Как-то чудным летним вечером он пришел ко мне позже обычного, подвыпивший и сказал, что хочет от меня ребенка. Пару месяцев спустя я сообщила ему, что беременна. На радостях он открыл бутылку лучшего шампанского, но замуж не позвал. А еще через несколько недель у меня возникла угроза выкидыша. Мы тогда были на одном скучном, но важном званом ужине, и Тоби, как мне показалось, ужасно рассердился на то, что я «выбрала» не самое подходящее время для того, чтобы потерять ребенка.

Я уж думала, что перемены, которые начали происходить во мне самой, в моей жизни после встречи с ним, необратимы. Но всего одной фразой — «Думаю, нам больше не следует встречаться» — он напомнил мне, кто я есть на самом деле. Моя непохожесть на других стала утомлять его или, что еще хуже, смущать. И я давно уже не заставляла его смеяться.

После возвращения домой из больницы какое-то время я вообще не выходила за порог своей квартиры. Пила чай и ела — если вообще ела — содержимое старых завалявшихся консервных банок, что собирали пыль в глубине кухонного шкафа. На телефонные звонки я не отвечала, почту не просматривала. Тупая боль в животе, напоминавшая о выкидыше, постепенно проходила. А вот паническое чувство, ощущение, что все летит в тартарары, не исчезало. Я старалась спать как можно больше, но меня мучили кошмары.

Потом приехала Джейн, моя старшая сестра. У нее двое сынишек — годовалый и трехлетка — и домик в Беркшире. Мы с ней всегда немного завидовали друг другу. Джейн колотила в дверь до тех пор, пока я ей не открыла. Глянув на меня, на мое запущенное жилище, она сказала:

— Честно говоря, Бекка, ты безнадежна.

Я расплакалась, мы обнялись, неловко, как это бывает в семьях, где не принято физически выражать свою привязанность.

Я неделю прогостила у Джейн, потом вернулась в Лондон. «Соберись, возьми себя в руки», — сказала она, сажая меня на поезд. Я не представляла, как это можно сделать. У меня ничего не осталось. Я рассчитывала, что буду жить с Тоби и с нашим малышом, буду продолжать работать, упрочивая свои успехи, достигнутые упорным трудом до тридцати лет. Увы, Тоби и ребенка я потеряла. Что касается работы, я с сознанием долга садилась за свой рабочий стол и вперивалась взглядом в экран монитора, ибо писать я не могла. Ничего стоящего в голову не приходило. Что-то печатала, но предложения получались корявыми и бессмысленными. Возникали какие-то идеи, и я заносила их в свой блокнот, а наутро понимала, что все они пустые и бессодержательные.

Джейн со Стивом пригласили меня к себе на Рождество. Возня и радостные визги их малышей отвлекали от мыслей о матери, скончавшейся четыре года назад, и позволяли не обращать внимания на сварливость отца. Когда я возвратилась в Лондон, Чарльз и Люси Лайтман потащили меня на какую-то новогоднюю вечеринку. Чарльза я знаю много лет. И у него, и у его сестры Люси светло-зеленые глаза и красивые светло-каштановые волосы, причем оба носят прически, не соответствующие какому-то определенному стилю. С Чарльзом я познакомилась в университете. Теперь у него своя компания, «Лайтхаус продакшнс», специализирующаяся на производстве телевизионных программ по археологии и истории. Минувшим летом мы с ним вместе работали над созданием документального фильма «Не от мира сего».