Призрак былой любви - [155]

Неожиданно для самой себя Ханна оказалась на дороге, ведущей к Красному дому. Подняв голову, она увидела вдалеке две фигурки. В одной она мгновенно узнала Эрика. Рядом с ним шла девушка. Ханна пригляделась. Это была Кейтлин.

Хмурясь, Ханна смотрела, как Эрик открыл ворота. Она вспомнила сад Красного дома, его первозданную красоту, тропинки и клумбы, что Эрик отвоевал у зарослей.

Потом она глянула на часы и запаниковала: она гуляла уже сорок минут. Ханна развернулась и быстро зашагала в Пуну, к своим книгам.

Эрик показал Кейтлин кусты самшита, газон с буковым деревом, фруктовый сад и аллеи, обсаженные живой изгородью. Наконец он привел ее в сад за домом. Они пошли по извилистым тропинкам под сенью вьющихся роз. Эрик рассказывал, как он обнаружил сад, как расчистил дорожки, вычистил пруд, привел в порядок клумбы, убрав опавшие листья и выполов сорняки. Впервые он так свободно и легко общался с девушкой. Почти не заикался. Когда Кейтлин улыбалась, он сиял от счастья. Они остановились на небольшой поляне, и Эрик, переводя взгляд с Кейтлин на мраморную девушку, забывал дышать от восторга.

Он нарвал для нее букет цветов. Колокольчики, розы, Длинные плети жимолости. Она зарылась лицом в цветы, вдыхая их аромат, потом подняла голову и улыбнулась.

— Божественные цветы, Эрик, — сказала Кейтлин.

И он снова почувствовал себя полноценным членом общества. Не изгоем, находящимся в плену у собственной неуклюжести, своих воспоминаний, истории своей жизни.

Тильду не покидало ощущение, что все в ее жизни погружается в хаос. Ханна занималась слишком усердно, Рози вообще не занималась, Джош вернулся в школу, и ей его очень не хватало. Каждую ночь она плакала, тоскуя по Мелиссе, оставшейся во Франции. Для дочери Дары она так и не стала матерью. Она потеряла Макса. Только Эрик, как ни странно, казалось, был счастлив. Однако состояние Эрика ее беспокоило больше всего. Она хотела бы радоваться вместе с ним, но не могла. В счастье, как и в несчастье, он доходил до крайности: пребывал в эйфории, вроде бы беспричинной, что лишний раз свидетельствовало о хрупкости его организма и еще более неустойчивой психики. Ел он нехотя, утром вставал рано, ложился спать поздно. Ни секунды не мог посидеть спокойно на одном месте, постоянно дергался, вертелся как заводной. Однажды вечером, заподозрив, что у него жар, она потрогала его лоб: он был холодный. Когда она спросила, что с ним происходит, Эрик ответил:

— У меня есть секрет, Тильда, очень хороший секрет, — и рассмеялся.

Мучаясь угрызениями совести, она, когда Эрика не было дома, пришла в его комнату и заглянула в его маленький чемоданчик, но не обнаружила там продуктов, которые он обычно припасал, когда бывал глубоко несчастен, — только несколько памятных вещиц: сломанные часы его отца, фотографию матери. Из телефонной будки в деревне она позвонила оксфордскому психиатру и договорилась с ним о встрече.

Свои повседневные обязанности она выполняла машинально, без интереса, что заметил даже полковник.

— Франция, — заявил он презрительно, — отвратительная страна. Я был там с четырнадцатого по семнадцатый. Лучше отдыхать в Уэймуте,[81] моя дорогая.

Она непрерывно тревожилась за Кейтлин. Та больше не выказывала гнева и обиды, относилась к ней с холодной учтивостью, но Тильда помнила, как девочка смотрела на нее. Со жгучей ненавистью во взгляде. Тильду не покидало ощущение, что они балансируют на грани чего-то опасного, в шаге от скрытой зловещей правды. Она навела справки о школах-пансионах. В новой школе у Кейтлин появилась бы возможность начать новую жизнь. «Но где взять денег на новую школу? — недоумевала Тильда. — Может быть, Кит согласится помочь».

Она переживала, что Кейтлин, возможно, забеременела, но та, к ее вящему облегчению, развеяла ее страхи. Тильда попыталась еще раз поговорить с Кейтлин, объяснить ей, что она попадет в беду, если будет продолжать в том же духе, на что Кейтлин с каменным выражением на лице ей ответила:

— Ты добилась своего. Джулиан больше не желает меня видеть.

Тильда знала, что будут другие Джулианы, другие мужчины, жаждущие воспользоваться легкомыслием и беззащитностью Кейтлин.

По ночам, не в силах заснуть, она думала о Максе. Написала ему короткое письмо, в котором чопорно благодарила за приятный отдых. Она понимала, что должна отпустить Макса и дать ему шанс начать новую жизнь.

Они сидели на террасе с видом на укромный садик.

— Кусты самшита перед домом будут представлять фигуры на шахматной доске. Черный ферзь, белый конь.

Кейтлин глянула на высокую живую изгородь, которой Эрик начал придавать форму.

— А разве их здесь достаточно?

— Восемь. Вокруг газона я высажу еще. Это будут пешки.

У Кейтлин в кармане лежала плитка шоколада. Она отломила от нее кусочек, угостила Эрика. Вечерело. Заходящее солнце золотило извилистые тропинки и цветущие кустарники.

— Так ведь они еще не скоро вырастут.

— Через много, много лет. Но это ничто в сравнении с продолжительностью жизни сада, — объяснил Эрик. — Тот, кто разбил этот сад, знал, что он не увидит его во всем его великолепии. В этом особенность садов.