Призрак Белой страны - [16]

— Понимает, — довольно захохотал Содомский. — А раз так, то следовало бы идти до конца. Лариса не только зад показывает, но и кое-что еще. И я бы посмотрел на голую Зинку. Упокой ее душу, Господи!.. Тогда бы я сказал: молодец, Никита Никодимович! Так держать!

— Начал за упокой, а кончил за здравие, — послышались голоса.

— А вот вы, други, задумывались над судьбой нашего театра?.. Сейчас водички хлебну, то в горле пересохло.

Он достал миниатюрный штофчик, отхлебнул из горлышка. Горчаков засомневался, что там вода.

— Так о чем-то бишь я?..

— О судьбе театра.

— Судьба моя, судьба — злодейка, — вдруг запел Содомский. — Я не уверен, что Ксюшка Прохоренко так же здорово сыграет Ларису. Масштаб не тот! У Зины зад был круглый, а у этой — плоский. И грудь воробьиная, не аппетитная.

— А я не собираюсь показывать ни зад, ни грудь! — с грохотом вскочила Прохоренко. — У меня есть талант.

— На одном таланте далеко не уедешь, — вздохнул Никита Никодимович. — Современному зрителю на это плевать.

— Пусть плюется! А я раздеваться все равно не стану. Давай, Содомский, снимай сам с себя штаны. Вот хохоту будет. Аншлаг обеспечен.

— Я дворянин, — напомнил Содомский.

— А дворяне штанов не снимают? — язвительно вопрошала Прохоренко.

— Дамы и господа, давайте не ссорится, — умоляюще произнес Степанов. — Мы поминаем безвременно почившую коллегу. Кто еще хочет сказать?

— Так я не закончил, — обиделся Содомский.

— Вы уже достаточно всего наговорили, господин Содомский. Дадим слово многолетнему партнеру Зинаиды Петровны Илье Сидоровичу. Прошу, господин Лапин.

Содомский было возмутился, но потом махнул рукой. На сцену поднялся Лапин, манерный, постоянно поправляющий прическу.

«Тот самый Лапин!»

Илья Сидорович деликатно кашлянул в кулачок и укоризненно заметил:

— Никита Никодимович, о каком многолетнем партнерстве говорите? Я — человек молодой. Мне впору юношу играть. В одной из газет обо мне так и написали: «Молодая поросль».

— Я — образно, — точно в порыве отчаяния крикнул Степанов.

— Зиночку жалко. Но не о ней речь. А о театре в целом, о концепции развития… — Лапин вновь коснулся волос, проверяя, все ли они приглажены и продолжил: — Искать нужно новое, я здесь согласен. Привлекать зрителя, но не женским же задом… Тьфу! Противно смотреть. А вот если бы вы, Никита Никодимович, рискнули пересмотреть многие «истины».

— Конкретно? — попросил режиссер.

— Возьмем ту же «Бесприданницу», раз о ней столько сегодня разговору. Почему бы не изменить саму идею пьесы? Сделать ее соответствующей нашему времени?

— Конкретнее? — опять потребовал Степанов.

— Пожалуйста. Лариса и Паратов становятся любовниками. Она грозит все рассказать богатой невесте Паратова и тот вынужден заплатить отступные. Параллельно Лариса разводит старика Кнурова, скупает акции компании, а потом выходит замуж за Вожеватова.

— А где ее жених Карандышев?

— Нет никакого Карандышева. Зачем хваткой разрушительнице семейного счастья такой размазня?

— Вы хотите переписать пьесу?

— У нас есть модный писатель Огюст Апельсинов. Он переделает Островского за два дня. И еще, конец все-таки должен быть веселым, как в бродвейском мюзикле. Тогда и зритель будет, и сборы!

— Но так можно перепортачить всех классиков, — возмутилась Прохоренко.

— Ах, эти противные классики, — повел плечами Лапин.

— Перепишем, переделаем всех и очень скоро! Осовременим, освежим, придадим новый вид.

В это время Никита Никодимович повернул голову назад и увидел Александра. Даже издали было заметно, как лицо режиссера перекосилось гримасой страха. Но он быстро взял себя в руки, поднялся, напомнил выступающим, что здесь не творческая дискуссия, а панихида по убитой. Прозвучало несколько коротких выступлений, и Степанов заявил об окончании «траурного собрания».

Затем с некоторой долей обреченности ждал, когда Горчаков подойдет поздороваться. Сухо представил его труппе:

— Представитель прессы. Простите, запамятовал ваше имя-отчество?

— Горчаков Александр Николаевич.

— Да, да! Он из «Оскольских вестей». Как я понял, расследует убийство нашей коллеги.

— Так точно!

— Спрашивайте! — взревел Содомский. — Я расскажу о нашей королеве, примадонне, богине! Расскажу так, что заплачут стены!

Более всего Александру хотелось поговорить со Степановым, разузнать потом, как тот отнесся к смерти своего приятеля Либера. Однако Никита Никодимович воспользовался тем, что актеры окружили журналиста, умело ретировался и… был таков. «Жаль, — подумал Горчаков, — однако я его все равно найду!»

— Господа! — обратился ко всем Александр, — у меня задание от редакции: взять интервью у госпожи Прохоренко и господина Лапина.

— Мой милый мальчик, — елейно пропел Илья Сидорович.

Зато Ксения, похоже, не слишком обрадовалась, нахмурилась, отвернулась. Ничего, главное ее разговорить.

И тут раздалось сердитое сопение Содомского:

— А как же я? Со мной не желаете побеседовать?

— Обязательно напишу то, что услышал от вас. Добавить ничего не желаете?

— Только одно: убили Ермолову!

Горчаков удивился такой непоследовательности рассуждений (только что Содомский во всеуслышание заявлял обратное), но развивать эту тему сейчас не хотелось: ожидали дела поважней.