Призрак Анил - [70]

— Ваша «международная организация» была приглашена сюда правительством, не так ли? Я не прав?

— Мы — независимая организация. Мы представляем независимые отчеты.

— Нам. Правительству, находящемуся здесь. Это означает, что вы работаете на наше правительство.

— Я хочу официально заявить, что некоторые правительственные силы убивают невинных людей. Именно это я вам говорю. Вы, как археолог, должны верить в историческую правду.

Я верю в общество, в котором царит мир, мисс Тиссера. То, что вы предлагаете, может вылиться в хаос. Почему вы не расследуете убийства правительственных служащих? Да включите же наконец кондиционер!

Раздались жидкие аплодисменты.

— Исчезнувший скелет был доказательством особых преступлений. Здесь важно именно это. «Одна деревня может говорить от лица многих деревень. Одна жертва может говорить от лица многих жертв». Помните? Я думала, вы представляете не только интересы правительства.

— Мисс Тиссера…

— Доктор…

— Хорошо, доктор. Я доставил сюда другой скелет из другого захоронения, относящегося к более раннему времени. Я бы попросил вас провести судебно-медицинское исследование этого скелета, чтобы установить, чем они отличаются друг от друга.

— Это смешно.

— Нет, это не смешно. Я бы хотел убедиться в существовании различий между двумя скелетами. Сомасена!

Он сделал знак кому-то в холле. В зал вкатили скелет, завернутый в полиэтиленовую пленку.

— Этому скелету двести лет, — громко объявил он. — Во всяком случае, так мы, археологи, предполагаем. Возможно, вам удастся нас разубедить.

Он издевательски постукивал по столу карандашом.

— Мне потребуется время.

— Мы даем вам сорок восемь часов. Оставьте скелет, о котором вы говорили, и пройдите с мистером Сомасеной в вестибюль, он вас проводит. Должен вас предупредить: прежде чем вы уедете, вам придется снова подписать все документы, относящиеся к исследованию. Через двадцать минут скелет будет ждать вас у входа.

Она отвернулась и стала собирать бумаги.

— Оставьте здесь бумаги и магнитофон, пожалуйста.

Некоторое время она стояла неподвижно, потом вынула магнитофон из кармана, куда только что его сунула, и поставила на стол.

— Не забудьте, это моя собственность, — тихо произнесла она.

— Мы вам его вернем.

Она направилась по лестнице к выходу. Официальные лица почти не смотрели на нее.

— Доктор Тиссера!

В конце лестницы она повернулась и увидела его — наверняка в последний раз.

— Не пытайтесь вернуться за этими вещами. Просто покиньте здание. Если будет нужно, мы вам позвоним.

Она вышла из зала. Дверь захлопнулась за ней с пневматическим щелчком.

Сарат остался там и спокойно обратился к сидевшим в зале.

Вместе с Гунесеной они вывезли через боковую дверь два скелета. Дверь выходила в темный коридор, ведущий к парковке. Некоторое время они стояли на месте. Гунесена молчал. Что бы ни случилось, Сарат не хотел возвращаться в аудиторию. Он нашарил выключатель. Раздалось потрескивание неона, свет замигал, как всегда бывает в подобных помещениях.

Ряд красных указателей со стрелками освещал уходящий вверх коридор. Они толкали в полумраке каталку с двумя скелетами; каждый раз, когда они проходили мимо указателя, их руки становились темно-красными. Он представил себе, как Анил сердито шагает двумя этажами выше, хлопая каждой дверью, сквозь которую проходит. Сарат знал, что на каждом этаже ее будут останавливать, вновь и вновь проверять документы, чтобы позлить и унизить ее. Он знал, что ее будут обыскивать, что из ее портфеля и карманов заберут все пробирки и слайды, что ее заставят раздеться и одеться снова. Чтобы пройти через все эти издевательства и покинуть здание, ей понадобится не меньше сорока минут, и он знал, что в конце пути у нее не останется ничего — ни капли информации, ни одной личной фотографии, которую она этим утром могла по глупости принести с собой в здание Арсенала. Но она отсюда выйдет, и это было все, чего он хотел.

После смерти жены Сарат никогда не возвращался в прежний мир. Он порвал со всеми ее родственниками. В ее кабинете лежали нераспечатанные письма с соболезнованиями. Они в каком-то смысле были адресованы ей. Он вернулся к археологии и спрятал свою жизнь в работе. Он организовал раскопки в Чилау. Молодые мужчины и женщины, которых он учил, почти ничего не знали о его прошлой жизни, и с ними ему было спокойнее. Он показывал им, как накладывать полоски мокрого пластыря на кость, как собирать и обрабатывать слюду, когда перевозить объекты, а когда оставлять их на месте. Он ел вместе с ними и был открыт для любого вопроса о работе. Он делился всеми своими знаниями и догадками в области археологии. Никто из работавших вместе с ним не пытался прорваться за крепостные рвы одиночества, которыми он окружил себя. В конце дня он возвращался усталый после раскопок на побережье. Ему было около сорока пяти, хотя ученикам он казался старше. Он ждал наступления вечера, пока другие кончат купаться, и заходил в море, исчезая в темной воде. В эти сумеречные часы, на глубине вдали от берега, иногда возникают течения, не дающие пловцу вернуться к берегу, уносящие его в море. Один в волнах он давал себе волю, его тело свободно двигалось в воде, словно в танце, лишь его голова над водой трезво оценивала происходящее, мерцающий блеск огромных волн, под которые он устремлялся, пока они вздымались над ним.