Признать невиновного виновным. Записки идеалистки - [49]
– Мне обязательно нужно с ним поговорить по поводу жалобы в Страсбургский суд. А ты попробуешь взять у него интервью, – предложила она.
– Давай поедем. Насчет интервью я сильно сомневаюсь. Но постоять рядом с воротами зоны, наверное, получится.
Колония, где сидел Летучий, находилась на окраине крупного северного города. Аня показала свое адвокатское удостоверение, ордер на защиту Летучего, а я – письмо с просьбой об интервью, подписанное редактором одного из крупных российских изданий. Нас довольно быстро пропустили на территорию зоны. Вскоре стало понятно, что колония, в которой мы оказались, – образцово-показательная. «Красная зона». Это означает, что власть там держит администрация, с ней сотрудничает большинство заключенных, и порядки очень строгие. Аня еще раньше рассказывала мне, что в колонии сидят в основном убийцы-рецидивисты, воры, насильники, за плечами которых уже несколько судимостей.
– Об интервью с осужденным Летучим не может быть речи, – с порога заявил мне и. о. начальника колонии Казбек Михайлович. – По новому порядку, недавно утвержденному руководителем ФСИН Калининым, все контакты с журналистами, особенно федеральных СМИ, происходят только по его разрешению. Со мной вы можете поговорить, но, что называется, не для протокола. Без записи. Я же не знаю, что вы потом в своей статейке напишете. У нас и так начальник колонии – расстрельная должность.
Казбек Михайлович пригласил нас в свой кабинет. Его помощник принес тарелку с печеньем, достал из шкафа бутылку коньяка, рюмки, шоколад. Мы сначала отказывались, а потом решили, что лучше уважить гражданина начальника. Впрочем, мы об этом не пожалели. Выпивший Казбек Михайлович оказался достаточно словоохотливым и неожиданно разоткровенничался так, что потом наверняка об этом пожалел.
«Мне совсем не нужен такой осужденный, как ваш подзащитный, уважаемая Анна Феликсовна. Подумайте сами: зачем мне лишние проверки? А из-за него сюда все время приезжают. То помощники уполномоченного Лукина, то прокуроры по надзору. А зачем нам это? Вот положено, чтобы в душевой был один сосок на семь человек, а у нас, допустим, сосков не хватает. Все шишки на меня и сыпятся. Или, например, заходит прокурор в ШИЗО. Спрашивает у осужденных: гуляют ли они? Те возьми и скажи, что не гуляют. Кто виноват? Конечно, я. А что мне делать, если к нам в зону никто работать не идет. Непрестижно, что ли. Народу не хватает. Вот и некому осужденных на прогулку выводить. Вы, наверное, слышали, что прежнего начальника Рашида Тураева недавно уволили?
– Как уволили? – удивилась я. – А как же страусы? Как медведь?
Аня рассказывала мне, что в колонии, где сидит Алексей, живут страусы. Прежний начальник был ужасно тщеславным и как-то, будучи на совещании тюремщиков в Екатеринбурге, сильно впечатлился рассказом одного из коллег о том, что у него в колонии живет крокодил. Вернувшись к себе, Тураев решил, что в его вотчине тоже должно быть что-то экзотическое. Узнав, что у одного из осужденных брат разводит страусов, начальник колонии намекнул, что ему бы хорошо в виде спонсорской помощи презентовать парочку таких диковинных птиц. Захотелось ему, видите ли, на завтрак есть яичницу из страусиных яиц. Да и хорошо, чтобы на скотном дворе вместе с курами, свиньями, коровами и лошадьми жили и страусы. Сказано – сделано. Страусов привезли, осужденному разрешили внеочередное свидание. Потом в колонии появился медвежонок. Тураев рассказывал, что убил медведицу и решил приютить оставшегося сиротой медвежонка.
Уволили его, конечно, не из-за страстной любви к животным. Просто в местном тюремном ведомстве решили, что Тураев слишком зазнался, возомнил о себе бог весть что и перестал делиться. В колонии сидят почти полторы тысячи человек. Все они работают. Начальник колонии сумел заключить кучу контрактов: заключенные делали мебель, складывали бытовки для нефтяников, сколачивали деревянные гробы. Нетрудно представить, что эта производственная деятельность приносила колонии совсем неплохой доход. Но в один прекрасный день вдруг выяснилось, что Рашид Тураев «злоупотреблял должностными полномочиями». По версии следствия, он заставлял осужденных строить дачу начальнику местного тюремного департамента. Заключенным обещали за «ударный труд» условно-досрочное освобождение. Знающие люди говорят, что эта история вряд ли привела бы к осуждению Тураева и его увольнению с работы, если бы не более серьезные «провинности».
В прессу просочилась информация о том, что колония-де заключала договора о производстве мебели с «левыми» заказчиками и деньги за их исполнение шли не только мимо госказны, но и мимо местного тюремного ведомства. А это уже непозволительно.
– Так вот, Тураева уволили. И ко мне подбираются, – жаловался нам Казбек Михайлович. – Вы думаете, легко быть начальником такой большой зоны? Кроме контингента и правозащитников всегда найдется много недовольных. Вот, далеко ходить не надо. Хотел я тут уволить одну сотрудницу – не нравится мне, как она работает. Выяснилось: нельзя. Она вдруг оказалась беременной. Никакой власти, получается, у меня нет. Вот и вашего Летучего я в ШИЗО сажать не хотел. Но позвонили мне тут из Москвы: говорят, решается вопрос о его помиловании. Интересовались, как у него обстоят дела с нарушениями режима. Я говорю: «Нет у него нарушений. Работает хорошо. К побегу не склонен. Добросовестный. Читает много да пишет что-то в тетрадку мелким почерком. Приходится долго-долго разбирать его письма. Даже дополнительного цензора пришлось взять». А существенных нарушений нет, – повторил Казбек Михайлович и разлил последние капли конька. – Я был вынужден «организовать» ему историю с мобильным телефоном. Даже не знаю, зачем он на это искушение поддался?
Микроистория ставит задачей истолковать поведение человека в обстоятельствах, диктуемых властью. Ее цель — увидеть в нем актора, способного повлиять на ход событий и осознающего свою причастность к ним. Тем самым это направление исторической науки противостоит интеллектуальной традиции, в которой индивид понимается как часть некоей «народной массы», как пассивный объект, а не субъект исторического процесса. Альманах «Казус», основанный в 1996 году блистательным историком-медиевистом Юрием Львовичем Бессмертным и вызвавший огромный интерес в научном сообществе, был первой и долгое время оставался единственной площадкой для развития микроистории в России.
Вопреки сложившимся представлениям, гласность и свободная полемика в отечественной истории последних двух столетий встречаются чаще, чем публичная немота, репрессии или пропаганда. Более того, гласность и публичность не раз становились триггерами серьезных реформ сверху. В то же время оптимистические ожидания от расширения сферы открытой общественной дискуссии чаще всего не оправдывались. Справедлив ли в таком случае вывод, что ставка на гласность в России обречена на поражение? Задача авторов книги – с опорой на теорию публичной сферы и публичности (Хабермас, Арендт, Фрейзер, Хархордин, Юрчак и др.) показать, как часто и по-разному в течение 200 лет в России сочетались гласность, глухота к политической речи и репрессии.
Книга, которую вы держите в руках, – о женщинах, которых эксплуатировали, подавляли, недооценивали – обо всех женщинах. Эта книга – о реальности, когда ты – женщина, и тебе приходится жить в мире, созданном для мужчин. О борьбе женщин за свои права, возможности и за реальность, где у женщин столько же прав, сколько у мужчин. Книга «Феминизм: наглядно. Большая книга о женской революции» раскрывает феминистскую идеологию и историю, проблемы, с которыми сталкиваются женщины, и закрывает все вопросы, сомнения и противоречия, связанные с феминизмом.
На протяжении всего XX века в России происходили яркие и трагичные события. В их ряду великие стройки коммунизма, которые преобразили облик нашей страны, сделали ее одним из мировых лидеров в военном и технологическом отношении. Одним из таких амбициозных проектов стало строительство Трансарктической железной дороги. Задуманная при Александре III и воплощенная Иосифом Сталиным, эта магистраль должна была стать ключом к трем океанам — Атлантическому, Ледовитому и Тихому. Ее еще называли «сталинской», а иногда — «дорогой смерти».
Сегодняшняя новостная повестка в России часто содержит в себе судебно-правовые темы. Но и без этого многим прекрасно известна особая роль суда присяжных: об этом напоминает и литературная классика («Воскресение» Толстого), и кинематограф («12 разгневанных мужчин», «JFK», «Тело как улика»). В своём тексте Боб Блэк показывает, что присяжные имеют возможность выступить против писанного закона – надо только знать как.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Владимира Иеронимовна Уборевич, дочь знаменитого командарма, попала в детдом в тринадцать лет, после расстрела отца и ареста матери. В двадцать и сама была арестована, получив пять лет лагерей. В 41-м расстреляли и мать… Много лет спустя подруга матери Елена Сергеевна Булгакова посоветовала Владимире записать все, что хранила ее память. Так родились эти письма старшей подруге, предназначенные не для печати, а для освобождения души от страшного груза. Месяц за месяцем, эпизод за эпизодом – бесхитростная летопись, от которой перехватывает горло.
Александр Сладков – самый опытный и известный российский военный корреспондент. У него своя еженедельная программа на ТВ, из горячих точек не вылезает. На улице или в метро узнают его редко, несмотря на весьма характерную внешность – ведь в кадре он почти всегда в каске и бронежилете, а форма обезличивает. Но вот по интонации Сладкова узнать легко – он ведет репортаж профессионально (и как офицер, и как журналист), без пафоса, истерики и надрыва честно описывает и комментирует то, что видит. Видел военкор Сладков, к сожалению, много.
Понятие «тайна исповеди» к этой «Исповеди...» совсем уж неприменимо. Если какая-то тайна и есть, то всего одна – как Ольге Мариничевой хватило душевных сил на такую невероятную книгу. Ведь даже здоровому человеку... Стоп: а кто, собственно, определяет границы нашего здоровья или нездоровья? Да, автор сама именует себя сумасшедшей, но, задумываясь над ее рассказом о жизни в «психушке» и за ее стенами, понимаешь, что нет ничего нормальней человеческой доброты, тепла, понимания и участия. «"А все ли здоровы, – спрашивает нас автор, – из тех, кто не стоит на учете?" Можно ли назвать здоровым чувство предельного эгоизма, равнодушия, цинизма? То-то и оно...» (Инна Руденко).
Название этой книги требует разъяснения. Нет, не имя Гитлера — оно, к сожалению, опять на слуху. А вот что такое директория, уже не всякий вспомнит. Это наследие DOS, дисковой операционной системы, так в ней именовали папку для хранения файлов. Вот тогда, на заре компьютерной эры, писатель Елена Съянова и начала заполнять материалами свою «Гитлер_директорию». В числе немногих исследователей-историков ее допустили к работе с документами трофейного архива немецкого генерального штаба. А поскольку она кроме немецкого владеет еще и английским, французским, испанским и итальянским, директория быстро наполнялась уникальными материалами.