Признания бессовестной карьеристки - [25]

Четверг, 21 ноября

Утром сижу смотрю телевизор. Эксперт по подбору кадров как раз объясняет, что деловые женщины слишком боятся требовать у начальства достойную зарплату, как вдруг звонит редактор из «Лондонского сплетника» и умоляет не бросать мою колонку. Наверное, рекламодатели толпами уходят от него, прослышав, что я собираюсь сказать читателям адью.

Заставила его попотеть больше обычного, сказав, что подумаю, если он учетверит гонорар. Поскольку мое обоснованное требование не превышает рекламного бюджета, выделенного «Лондонским сплетником» для подписной гонки, редактор согласился немедля. Это его последняя попытка раздуть тираж. Клянусь, я почти слышала в трубку, как тренькали чешуйки перхоти, когда он лихорадочно кивал головой.

Пропустила захватывающую сцену из «Соседей», потому что обещала встретиться с Софи на пятом этаже «Харви Нике» (теперь я наконец хорошо оплачиваемая журналистка и снова могу себе это позволить).

Софи, еще не зная о моей финансовой победе, призналась, что поставила редактору «Лондонского сплетника» ультиматум: как бы он ни умолял, она не станет писать свою садоводческую колонку, пока мне не разрешат продолжить мою. Благоразумно удержалась от ответа, что редактор вряд ли будет в состоянии платить ей, поскольку платит пятикратный гонорар мне. Вечером с трудом оторвалась от телика, потому что Теддингтон и его муза опять подлизываются и приглашают в новый русский ресторан. Там официант – грозный Иван – все еще уверен, что он в ГУЛАГе. В совершенно недемократичной манере он приказывал мне, что есть, приносил не то вино, которое я просила, и бросал яростные взгляды, когда я отказалась от дополнительной порции блинов, которую не заказывала. К концу заранее распланированной и нарочито пролетарской трапезы почувствовала себя полной развалиной, начала нести бред и вынуждена была принять не менее двух десятков успокоительных пилюль доброго доктора с двойным эспрессо.

По наущению музы Теддингтон воспользовался моим безвольным состоянием и нервно попросил передать литагентше его последнее бредовое сочинение. Даже в порыве благодушия на меня накатила волна раздражения – ишь, чего вздумал, мошеннически воспользоваться моим добрым именем! По счастью, мой гнев был разбавлен пятью порциями водки и половиной пузырька валиума – мощная смесь. Отрубилась прямо за столом, не успев ответить и не заплатив по счету.

Пятница, 22 ноября

Ночь в местной психлечебнице произвела неизгладимое впечатление. С трудом убедила недоверчивых сотрудников, что смертельный эксперимент – чистая случайность: я всегда планировала уйти из жизни эффектно, а не тихо окочуриться от таблеток. Меня освободили от тугих объятий дурно скроенной смирительной рубашки и выпустили на волю в девять утра.

В почтовом ящике нашла открытку от Каллиопы. От нее давно не было ни слуху ни духу, хотя сейчас ее очередь звонить. В необычайно загадочном стиле сообщает, что «прекрасно проводит время в Алжире с новым другом-фундаменталистом» и «жалеет, что меня там нет». Несмотря на полубредовое состояние, слегка насторожилась. Ведь я заставила Каллиопу пообещать, что она не будет заводить серьезных романов без предварительной консультации со мной. (Такое обязательство я пытаюсь взять со всех своих друзей, чтобы задавить в зародыше любые долговременные связи. Иначе с кем я буду выпивать по субботам?)

К вечеру вновь почувствовала прояснение в голове и направилась в Университетский городок в Блумсбери с намерением раскрутить на выпивку кого-нибудь из наивных салаг. Может, тоже обрету постоянного приятеля. Приклеилась к любителю-орнитологу, который считает белолобых гусей для Института акватории Темзы. Когда он заплатил за пять порций текилы, решила, что просто обязана пригласить его домой. Романтическая прелюдия прервалась, когда он заметил на дереве под окнами гостиной гнездо чрезвычайно редкой совы. Этот птицелов битый час цокал и ухал среди ночи своему пернатому другу, а я соблазнительно полулежала на диване и задыхалась от злости.

Суббота, 23 ноября

Раздвинула занавески – и едва не ослепла от десятка флуоресцентных курток с капюшонами. Оказывается, орнитологи заполонили весь скверик внизу и смотрят через бинокли в мое окно. Сначала мне польстило, что о моей неземной красоте прознали так быстро, хоть я и вышвырнула милого среди ночи на улицу, даже не чмокнув в щечку на прощание. Поняв же, что на самом деле они наблюдают за идиотской совой, я вихрем слетела в скверик, словно фурия, непричесанная и ненамазанная, дико крича и размахивая руками. Те быстро ретировались к своим велосипедам.

Выполнив боевую задачу, вернулась в дом. Следующие восемь часов наряжалась и прихорашивалась – сегодня вечером встречаюсь с литагентшей в Сохо за коктейлем. Надо поставить ее на место. Она, наверное, начала нервничать из-за моей просроченной книги. Думает, ее присутствие чудесным образом меня испугает и заставит писать быстрее.

К сожалению, еще в четверг об этом неведомо как проведал Теддингтон. Наверное, вытянул из меня в неотложке, пока я валялась в полубреду. Пришел, аж дрожит от нетерпения. Принес рукопись («Как опубликоваться, несмотря на отсутствие шансов») и попросил передать агентше. Лихорадочно заверила, что сделаю все возможное, захлопнула дверь у него перед носом и, швырнув рукопись в сторону, направилась к «Браунам».