Признание в любви - [35]

– Не за этим приехали, хотя за такой кухней можно бы. Днём забываешь про ноги, праздник отвлекает.

– А я не отвлекаю?

– Ты привлекаешь. Видел, я торопилась?

Куда девалась ночь, мы не заметили, хотя она зависела только от нас. Поэтому Солнце встало раньше и не хмурится тучами, золотит Саграда-Фамилиа – подарок всем. Я приготовил свой. У фасада Рождества местные, из Каталонии, слушают экскурсовода. Беру утро в свои руки, по сути, свою жизнь, – на руки:

– Крепче обними меня за шею, чтобы быть ближе к сердцу. У нас – крестный ход. Ты моя святая. И моё счастье.

– Несёшь свой крест… это не только храм, но и в высокое искусство. Следовать и заповедям, и влечениям бывает тяжело.

– Когда любишь – легко.

Обошли собор. Экскурсанты встретили нас аплодисментами, вернее экскурсантки (тут они точно позавидовали), мужчины воздержались. (Проще хлопать «Барселоне», в случае чего, ты ни за что не отвечаешь).

Обещали Гауди вернуться. Он был не особо верующим, когда начинал возведение храма. С ростом собора росла вера. Гауди говорил: «Заказчик – Господь, в моём распоряжении вечность». С таким расчётом и проектировал. За что Бог его так наказал? Гордыня – грех. Почему Булгаков тоже послал неверующего Берлиоза под трамвай?

День исчез опять незаметно. Неяркая, как зеркало, витрина магазина не мешает загримированному под Галилея «астроному» (для незнающих висит объявление) показывать небо. У него набор подзорных труб. Ира выбирает самую большую, на подставке, подходит к ней и начинает всматриваться:

– Хочу увидеть свою звезду ближе.

– Не туда смотришь.

Отвожу от трубы, поворачиваю лицом к витрине, сам отхожу в сторону.

Смотрит на себя, потом на меня, – нет ничего дороже улыбки любимой.

– Я с первой встречи разглядел. Телескоп здесь не поможет. Точнее Экзюпери не сказать: «Зорко одно лишь сердце».

Ты радость моя и грусть,

Знаю тебя наизусть,

Ты рядом со мной всегда,

Но не дойти никогда, –

Ты просто моя звезда.

Хочу оплатить, астроном машет руками:

– Что вы, это я должен, за совет. В споре с женой показывал ей на небо, в смысле – побойся Бога, она сразу обижалась и лезла в бутылку. Я тоже, только не лез, а наливал. Приятель выручил: «Болван, жена у тебя Овен! На кого ты там показываешь?» Кстати, у него вино хорошее, своё. Достаёт графин, разливает.

– А ваша жена кто? – Рыба. – Admiro! Она же молчит!

Получилось по-русски, на троих.

– За наши звёзды. Пусть они будут вечными.

– Чтобы жизнь была сарданой.

* * *

Ребята одеваются: «Нужно уходить, но не хочется. Мы ещё заедем». Ира говорит: «Вайо», – они знают, что это такое. Слово пришло с острова Закинф, из Греции, смешно сказать от кого. Плыли мы с Ирой на маленьком катерочке с электрическим мотором, небо завидовало цвету моря, впереди ждали голубые пещеры. Но туристы хотели увидеть местную знаменитость – черепах. Гид огорчает: «Вряд ли, они приплывают редко». И вдруг у нашего борта из глубины появляется черепаха, больше метра. Мотор останавливается, смолкают разговоры, все фотографируют. Она напротив нас, если перегнуться через низкий борт, то можно попробовать дотянуться. Голова на поверхности, медленно перебирает лапами и поворачивается в нашу сторону. Кажется, что смотрит на Иру. Головой не крутит. Проходит некоторое время, черепаха (убедившись, что всё в порядке) хрипло произносит «вайо», двигает передними лапами, словно машет на прощание, и медленно погружается. «Что она сказала?» – пристают все к Ире: «До свидания». С тех пор, когда расстаёмся с близкими друзьями, мы так и говорим: «Вайо». Они понимают, что нам дороги.

О близости. Одноэтажное отель на юге Пелопоннеса, у нас отдельный вход и палисадник. Низко скошенная трава, густые кусты вдоль ограды загораживают тротуар. Утро, Солнце ещё позволяет Ире читать. Она сидит в шезлонге, свободная рука касается травы. Лёгкий ветерок колышет золотистые волосы. У меня привычное занятие: сколько лет вместе, а я никак не налюбуюсь …господи, как хорошо. Могу смотреть вечно и такое чувство, что больше мне ничего и не нужно, – она рядом, и я счастлив. Но, я не один – крупная ящерица выглядывает из-под куста, вертит головой по сторонам и медленно, но уверенно, направляется к Ире. Смотрят друг на друга. Ящерица языком трогает пальцы. Хочу успеть сфотографировать, осторожно, как мне кажется, высовываюсь из двери. Ящерица убегает …Ира будто притягивает всё живое. Я тоже живой.

* * *

Подправить настроение помогает, кроме меня, хорошая библиотека, под руками планшет, читает Ира, как обычно, много. Накануне принёс с работы большой монитор, хотя мы придирчивые зрители, редко включаем. Из занимательных программ раньше нравились «Что? Где? Когда?», «Своя игра». Ира практически всегда знала ответ, но не говорила. Вытягиваешь, вытягиваешь, обидишься – скажет – точно. Удивительная черта – не проявить хоть в чём-то своего превосходства. Она оставляет не с ущемлённым самолюбием, а с признательностью и гордостью за любимого человека.

Едем на дачу, я за рулём, она за планшетом. Заглядываю – кроссворды. Портреты известных (не всем) людей. Вопрос – кто это? Она листает, зная ответ. И никогда, вот именно, никогда не спрашивает знаю ли я? Конечно же, бывает, что я не знаю. На её месте, если честно, не утерпел бы, похвастался и спросил, а она – нет. Почти сразу перенял я эту редкую черту, правда, иногда так хотелось распустить хвост, особенно в женском обществе, что раньше и делал. Все мы, мужчины, – павлины. В птичьем сообществе так и поступают, правда, некоторые берут статью, опять же, как люди. Эта черта в семейной жизни крайне важна, просто необходима, для ощущения равенства и уважения.