Признание шефа разведки - [35]

Кейси, как и руководители других спецслужб, внимательно следил за событиями в Польше. Предсказанное советское вторжение не состоялось. Как это часто случалось, ответ на вытекающее отсюда «почему?» приходилось искать в отрывочной, фрагментарной информации. ЦРУ имело детальный советский мобилизационный план, включая навевающий скуку список, где указывалось, какие части и куда должны проследовать. Кое-какие из этих сведений были получены от числившегося по списку «Бигот»[9] полковника польского генерального штаба. Вторжение требовало точного расчета времени и привлечения больших ресурсов. Мобилизация требовала привлечения сельскохозяйственных автомашин для транспортировки военных контингентов из западных районов России. Но фотографии со спутников показывали, что эти машины даже не были переброшены к польской границе. Возможно, концентрация войск на границе была только блефом, направленным на ужесточение политики польского правительства по отношению к «Солидарности». Или, возможно, публичная ругань Бжезинского и его предостережения по дипломатическим каналам отпугнули русских? Кейси был поражен: при наличии фотографий со спутников, донесений полковника польского генштаба, данных всех остальных разведок оставалось так много таинственного в этой истории.

С некоторым испугом Кейси наблюдал за тем, как адмирал Тэрнер расправлялся с последними серьезными разведывательными делами, которые еще оставались в его ведении. Прежде всего с совершенно секретным расчетом стратегического баланса между СССР и США, где речь шла о возможностях и намерениях Советского Союза. После нескольких доработок Тэрнер наконец направил окончательный вариант всем главным лицам, ответственным за национальную безопасность, включая президента.

Поскольку директор центральной разведки одновременно является директором ЦРУ, то его позиция — это позиция ЦРУ. Кейси знал, что другие разведслужбы наверняка обставят документ своими возражениями и несогласиями, но ЦРУ до сих пор никогда не расходилось во мнении с директором центральной разведки. Однако на этот раз несовпадение точки зрения ЦРУ с мнением Тэрнера достигло таких размеров, что он впервые допустил отражение позиции ЦРУ в опубликованном расчете. Точку зрения Тэрнера в письменном изложении Кейси нашел не более убедительной, чем его недавний устный доклад президенту по этому вопросу. Он также обнаружил прореху в аргументации Тэрнера: даже если у США окажется достаточно ядерного оружия для нанесения ответного удара после советского нападения, даже если сила сдерживания будет достаточно мощной, нельзя рассчитывать на какую-то логичность в действиях Советов. В конце концов, любая война нелогична.

Кейси чувствовал, что Тэрнер пытался методом анализа опровергнуть теорию отставания США в стратегическом балансе. Но бумаги и «рациональное мышление» не заменят военного превосходства. Влияние подобных расчетов на людей, делающих политику, основывается на единогласии этих расчетов, за документом должно стоять коллективное мнение разведслужб и директора центральной разведки. А этого как раз и не наблюдалось.

Кейси пришлось выдержать еще одну, последнюю, встречу с уходящим директором центральной разведки. В четверг 15 января, за пять дней до инаугурации Рейгана, Тэрнер посвятил его, Буша и Кейси в самые сокровенные тайны. Об этой встрече просил не Рейган, на ней настаивал Тэрнер.

Брезжило холодное утро. Буш и Кейси присоединились к Рейгану в приватной комнате в Белом доме, ожидая начала совещания. Люди из новой администрации чувствовали себя почему-то неуютно.

Тэрнер сообщил им, что наиболее важной засекреченной подрывной акцией является тайная поддержка сил сопротивления в Афганистане. ЦРУ имело также кое-какие ограниченные активные силы в Иране и некоторые планы действий в этой стране на тот случай, если Хомейни будет смещен или начнут убивать американских заложников в Тегеране (пока что их все еще было 52).

Но, пояснил Тэрнер, действительно секретными операциями являлись не тайные акции. Подлинно секретными были действия по сбору очень деликатной разведывательной информации, иногда настолько засекреченной и важной, что каждый день, прошедший без каких-либо разоблачений, считался уже успехом.

Прежде всего, это были агенты, которые, если их разоблачат, будут не просто потеряны, их убьют. Тэрнер назвал некоторых из них, например ответственного сотрудника индийского правительства, являвшегося давним агентом ЦРУ. Он информировал о поставках советского оружия в Индию. Его специализация — противовоздушная оборона.

Ценный агент в Советском Союзе, некто Толкачев, работал в одном из московских институтов и имел доступ к секретным документам. Толкачев поставлял «совершенно точные копии документов» — планы, спецификации, данные о результатах испытаний советских систем оружия.

Тэрнер сказал, что Рейгану предстоит решить, кто, помимо вице-президента и директора центральной разведки, должен знать хотя бы о существовании таких источников. Совершенно очевидно, что все зависит от президента, добавил он.

Ко второй категории сверхсекретных операций по сбору информации относился шпионаж против друзей и союзников — наиболее деликатнейшая проблема. Его точка зрения, с которой, как он надеется, согласится новая администрация, — такие операции необходимы, и, если нужно, их следует расширить. Конечно, многое поступает от технической разведки — фотографии со спутников, перехват каналов связи, удачно поставленные микрофоны. Здесь риск раскрытия может исходить от утечки сведений или от шпиона, внедренного в одно из разведывательных ведомств США. Спецгруппы из 2–3 сотрудников ЦРУ и АНБ в нескольких десятках американских посольств давали иногда потрясающие материалы.