Приз - [24]

— Томсон шел как голый фаворит. Никто ставок не брал. Кубок Арденн, шутишь? Всякая мухлевка, подсадки или прочее исключено. А прадед твой сидит себе в качалке и молчит. Помалкивает.

— Даже  ф о н а р я  не подал?..

— Никакого фонаря. Только когда разворачивались на парад, увидел какого-то знакомого, тот кричит: «Дюбуа, поедешь?», а прадед твой в ответ, будто в шутку: «Будешь ставить — поставь на меня. И покруче заряжай. Слышишь — покруче». Все так и подумали — шутка. Ведь все знали, что погода отличная, дорожка на редкость, ну и ждали — Томсон поедет на рекорд.

— А тот?

— Кто — тот?

— Ну — знакомый?

— А тот, представь себе, подумал, подумал — и поставил. На себя и на прадеда. И как ему прадед сказал — покруче. По сто билетов.

— Ну!!!

— Что — ну? Народу было — не пробиться. Все пришли посмотреть на Томсона. И конечно — на Айседору-Два. Томсон выезжает, форма обычная, синий камзол, черный шлем, само собой — крики. В заезде двенадцать лошадей, прадед по третьей дорожке, Томсон — по девятой. Ну, кроме Томсона там еще ехали два шведа. Да, по-моему, два. Ну и, как всегда на Арденны, две или три американские лошади, В общем — заезд собрался довольно приличный.

— Ну… Ну, па же…

— Ну, выезжают, подравниваются за машиной. Все, конечно, выгадывают по метру, по сантиметру. Первое место решено… Но ведь там же — за призовые идут куши, сам понимаешь. Кубок Арденн. Дед своего не уступает, идет вровень. Глобус — лошадка была приличная. Но — обычная история. Беда многих лошадей. Первые две трети он мог пройти очень неплохо. А на последней четверти встает — просто дыхалки нет, сил не хватает. Подходят лошади к старту, машина уезжает, и все вроде не включают пейс, ждут, уступают бровку. Смысл простой — пусть первым по бровке едет Томсон, ему так и так первое место. А мы пойдем сзади, ну там, с поля, под шумок, глядишь, третье отхватим, а повезет — так и второе. Смотрю, прадед, не долго думая, раз — и занимает первым бровку. Томсон сразу же за ним, впритык. Томсон тоже не дурак, он свое понимает. Видит — впереди Дюбуа на Глобусе, Глобус не фаворит, класс известен. Томсон если кого и опасался, то только американцев. Идут себе, но пейс с самого начала страшный. Трибуны начинают гудеть. Первая четверть — двадцать восемь секунд. Чувствуешь? Из первого поворота выходят все в том же порядке — впереди, ну, ты знаешь, во всем белом, наша форма, прадед на Глобусе, за ним впритык Томсон на Айседоре, чуть позади остальная группа. Пока всё в норме — все знали, что Томсон поедет на рекорд. А то, что Глобус повел бег — так это, все тогда думали, Дюбуа сам дурак. Сейчас, на второй четверти, в лучшем случае на третьей, Дюбуа со своим Глобусом сдохнет, встанет и отвалится в хвост. Томсон же, как всегда, придет к финишу легкой кровью, на чужих костях. Проходят вторую четверть — ничего подобного, пейс все тот же, двадцать девять секунд! Впереди — Глобус, за ним Айседора. На трибунах — что-то невообразимое! Стонут, просто криком кричат. А дед — прадед, прости, я этот заезд видел с трибун — только чуть подался в качалке, вожжи даже чуть сдал… Глобус молотит — как заведенный. Комья летят… Ну, Айседора тоже лошадь что надо. Идет сразу за дедом в затылок, тютелька в тютельку. Не отпускает ни на сантиметр. По ниточке, ноги только мелькают. Остальная группа отпала… Столба три сзади. Томсон спокоен — финиш у Айседоры страшный, тут не то что Глобус, никакая лошадь не устоит. Рядом со мной, на трибунах, безумство какое-то — ревут, стонут, шум, гвалт, ничего не разберешь. Входят в последний поворот, третья четверть — опять двадцать семь! Такого еще не было, я, знаешь, честно тебе говорю — такого ни разу не было… Диктора уже не слышно, только так — отдельные слова. Я только и понял, третья четверть — двадцать семь, на секунду лучше, чем первая. На последней прямой Глобус и Айседора далеко впереди. Выходят на прямую, ну и — Томсон тут же отворачивает — и в посыл. Ну, тут все ясно — сделает Айседора сейчас деда, как ребенка. Не шутка, «один пятьдесят». Механизм, а не лошадь. И тут, представляешь себе… Айседора его начинает делать… Четко так, без напряжения. А по Глобусу, и по его пейсу, и по всему, даже по морде, я вижу — сейчас жеребец встанет. Выдохся, силы на исходе. Идут уже нос к носу, Айседора чуть выходит вперед… Я даже отвернулся, смотреть не хочется…

— Ну и что?

— И вдруг, когда до финиша осталось метров двадцать пять… Ну, тридцать, крохи совсем, — чудо какое-то просто происходит… Знаешь — будто Айседора остановилась.

— Ой, здорово как…

— Знаешь — будто лошадь не на рыси вовсе, а стоит. Ноги мелькают, а сама стоит. Смотрю — откуда силы взялись, Глобус, как бешеный, заработал — первым к финишу. Айседора за ним, Томсон встал, хлещет ее… Куда там. Вторая… В полкорпуса.

— Ну-у-у! Па-а-а!

— Веришь — все обезумели. Что там на трибунах творилось — кто кричит, кто плачет, а кто вообще стоит, будто столбняк напал. Подошли остальные лошади… А Томсон, сразу за финишем, что-то там дергается в качалке, машет рукой, что-то кричит. Я, конечно, вниз и бегом к падку. Мне было тогда, вот как тебе, лет десять… Пробрался через дорожку — и к судейской. А там — столпотворение… Жокеи, наездники, конюхи. Айседору водят в стороне. Томсон ругается, слез с качалки, что-то орет. На прадеда показывает, кричит — «жулик!». И еще что-то. А прадед ногу свесил, лицо невозмутимое. Мне только подмигнул. Так ты знаешь, что тогда Томсон орал?