Приют одинокого слона, или Чешские каникулы - [57]

         Я узнал все их тайны. Залез в их шкафы и познакомился с притаившимися там скелетами. Они вполне стоят того, чтобы их извлечь...»

                                                            * * *

                                                                           29 декабря 1999 года

         Ночью пошел снег. Миша никак не мог уснуть. Он смотрел в окно. Смотрел, как снежная пелена мягко заволакивает все вокруг. Лида спала, посапывая, как младенец - слишком крупный младенец. Светлые волосы разметались по подушке, ночная рубашка с каким-то детским рисунком - плюшевые мишки и гномики - сползла с гладкого круглого плеча.

         Когда они с Максом вернулись с прогулки по городу, а точнее, по пивным (пиво ведь там подавали разное!), Лида повела себя очень странно. Улыбалась натужно, смеялась словно через силу, а в глазах - то ли тоска, то ли испуг. Весь вечер изображала клоуна, анекдоты бородатые пыталась рассказывать. А на Генку не смотрела совсем. Даже в сторону его не смотрела. А когда он у нее спросил что-то, аж подпрыгнула.

         Что-то произошло между ними, пока их не было. Но вот что? Неужели?.. Да нет, не может быть.

         А сегодня? Генка с самого утра от нее не отходил, все пытался с ней заговорить, коснуться невзначай. А она только шарахалась и глаза отводила. Сама потащила по городу гулять. Миш, а Миш, скоро уезжать, а еще ничего толком и не видели. Но не успели еще из дома выйти, начала ныть и рожи корчить. А через полчаса вообще началось: ах, я устала, ах, у меня ноги болят.

         Терпел он, терпел, да не вытерпел. И начал орать прямо посреди улицы, да так, что люди от них шарахались и останавливались поодаль посмотреть, чем дело кончится. Вот тогда-то он и поинтересовался, что у нее с Савченко.

         Тут уже она начала орать. Да как ты можешь, да как ты смеешь, да ты меня совсем не любишь, раз мог такое подумать, да у тебя, наверно, давным-давно другая завелась!

         Кажется, это Оксана рассказывала, такой метод называется «segue». Суть его в том, что человек, которого в чем-то обвиняют, плавно, очень плавно, меняет тему, и в результате виноватым оказываешься ты сам, причем виноватым в чем-то, совершенно отличном от исходного.

         Да что он вообще знает о ней? Три с половиной года... Она почти не рассказывала о себе. А он и не спрашивал. Не потому, что было неинтересно - просто пытался быть деликатным. Лида намекнула, что в прошлом у нее была ду-ше-раз-ди-ра-ю-ща-я история, о которой и вспоминать не хочется. Может, Генка эту самую страшилку раскопал и теперь шантажирует ее?

         Что-то происходит. Что-то происходит между всеми - и Генкой. Между всеми - кроме него. Он - будто в стороне.

         Ему вдруг стало тоскливо и страшно.

         К утру снега намело уже по щиколотку. Он был мягкий и пушистый, подавался под ногой с влажным сочным хрустом.

         - А что, наверно, в горах делается! - по-детски радовался Генка, открывая двери гаража.

         Они стояли во дворе с сумками и мрачно посматривали друг на друга.

         Все это здорово смахивало на западню. На ловушку для тараканов, в которую они бодро побежали, один за другим. Но чем мрачнее были они, тем веселее становился Генка.

         Центр остался позади, потом кончились и новостройки. Аккуратные коттеджики под красными черепичными крышами, стандартные бензозаправки со стеклянными магазинчиками, бесконечное шоссе, бесконечные голые поля, припорошенные снегом, иногда леса, больше смахивающие на лесопосадки.

         - Что мы будем там делать? - капризно сморщила нос Лора.

         - Как что? Гулять, кататься на лыжах, на санках. Сидеть у камина, пить грог. Я знаю потрясный рецепт.

         - А у тебя и камин там есть? Я-то думала, избушка на курьих ножках.

         - Приедем - увидишь.

         - Долго ехать?

         - Часа четыре, может, немного больше.

         Оксана дремала, положив голову Вадиму на плечо, Лида рассеянно смотрела в окно, Миша и Макс напряженно о чем-то размышляли - каждый о своем, но Вадиму почему-то показалось, что об одном и том же. Генка болтал за всех.

         - Вот по этой самой дороге мы ездили в зимний лагерь. Это совсем недалеко от моего дома, только ниже. Там Лаба течет. Она же Эльба. Совсем еще небольшая. И зеленая. Совершенно жуткого зеленого цвета. Я сначала там спать не мог - прямо под окнами горная река шумит.

         - Геночка, ты сам как горная река!

         Вадим подумал, что Лора, присмиревшая было после инцидента на Карловом мосту, вдруг снова осмелела и стала подкусывать Генку.

         - А чего вы сидите, как на похоронах?

         И он снова пустился в воспоминания о зимнем лагере, о танцах при свечах, о том, как катались с девчонками на санках - и самое интересное было свалиться вдвоем в овраг. О горе высотой в тысячу двадцать один метр, на самом верху которой был бар - но забраться туда было непросто, потому что канатная дорога проходила по противоположному склону.

         - Однажды я познакомился с двумя девчонками, чешками, - с эпическим подвывом излагал Генка. - Мы катались на лыжах, они извалялись в снегу, вымокли. Я широким жестом снимаю куртку и отдаю одной из них. Чтобы дойти до лагеря. Она отказывается: ты, мол, замерзнешь. А я, с намеком, разумеется: не, йсем тепли. В смысле, ух, какой я горячий. Тут она куртку мою скинула, и обе они деру от меня. Я никак понять не мог, в чем дело. А Хлап мне потом объяснил: «тепли» - это все равно что по-русски «голубой».