– Вот тебе на, – сказал он, пока Стелла держалась за него, как утопающая, – это еще что такое?
Она подошла к зеркалу на пустом камине и стала приглаживать волосы, пытаясь найти в лице какое-то свидетельство греха.
– Ничего. Просто соскучилась по тебе сегодня.
– С чего вдруг?
Стелла повернулась к мужу. В голосе его звучало искреннее любопытство, и она увидела в этом мужчине психиатра – вернее, мужчина исчез, и появился психиатр. Ей стало ясно, что он исследует этот фрагмент ее душевной жизни и ищет ему объяснение. В ту же минуту Макс сделался ее врагом. Она поняла, что любая откровенность с ним опасна и свой жуткий секрет нужно скрывать очень тщательно от этого внезапно ставшего чужим человека с ужасающе острой способностью вторжения в душевный мир.
Стелла налила виски ему и себе и подумала: «Он запросто узнает обо всем, если я не буду постоянно начеку. Не по какой-то моей неосторожности, а читая мои мысли – читая меня, словно книгу, находя доказательства в нюансах поведения, мимолетном выражении лица, отсутствии определенных реакций, о чем я даже не буду догадываться. О, я должна быть настороже, с этой же минуты». Но ей не пришлось немедленно приводить в действие свою политику притворства, потому что вбежал Чарли и, тяжело дыша, стал рассказывать отцу о кости, которую нашел на болоте.
– Наверное, она человеческая.
– Очень сомневаюсь в этом, – с улыбкой возразил Макс.
– По-моему, – зловеще произнес Чарли, – там произошло убийство.
Стелла отошла к окну, уставилась на заходящее солнце и предалась мечтам о своем любовнике.
В последующие три дня она то и дело думала о нем, ни разу не выходя в огород. Однажды за ужином Макс испугал ее, упомянув его фамилию.
Скрыла ли она свой испуг, услышав ее из уст мужа?
Стелла считает, что да, хотя, возможно, Макс просто не заметил ее испуга – его мысли часто где-то блуждали. Он сказал, что Эдгара Старка потребовали на несколько дней в сад священника. «Слава Богу, – подумала она, – мне теперь не придется постоянно представлять себе его у нас в саду».
Прошло несколько очень тревожных дней, потом Стелла начала успокаиваться. Она решила, что это облегчение вызвано сознанием, что рискованный поступок сошел с рук, с удивлением обнаружила в душе новую привязанность к Максу и поняла, что благодарна ему за отсутствие подозрений, за невольно предоставленную ей возможность скрыть свой преступный секрет. Таким образом, первый острый приступ ужаса из-за своего вопиющего проступка – секса с пациентом меньше чем в пятидесяти ярдах от дома – стал проходить, и она сказала себе, что это был миг умопомрачения, не более того, и, разумеется, он никогда не повторится. Однако ее беспокоило, что Эдгар вернется в сад, и тогда при желании она сможет его найти.
Теперь, вполне предсказуемо, по мере того как они двигались к тайным свиданиям и приданию им структуры, Стелла начала создавать в сознании своего рода арабеску, некий узор чувств и мыслей, которые должны были повлечь ее обратно к Эдгару. Она рассказала мне, как однажды жарким июльским утром надела широкополую соломенную шляпу, вышла с чашкой чая на северную веранду и стала смотреть, как пациенты возят на тележках валежник и прочий мусор из запущенной части сада. Эта часть не знала ухода уже много лет, она представляла собой склон пологой лощины, по дну которой проходил забор, на гребне второго склона начинался лиственный лес.
Макс хотел расчистить лощину и покрыть ее новым дерном. Его воображению рисовался холмистый луг, и Стеллу это беспокоило, потому что в таком случае их владения стали бы обширнее, чем она привыкла считать. Ей приходило в голову, что Макс ставит перед собой честолюбивую цель заодно расчистить и окультурить территорию больницы, сделать из нее копию своего сада.
Пациенты работали уверенно. Сухой валежник быстро занялся бело-золотистым пламенем, выбрасывая фонтаны искр. На пламя они набросали подсохшей травы, скошенной на заднем газоне, трава приглушила пламя, от нее повалили клубы черного дыма. Пациенты отступили от него и оперлись на вилы. Один обернулся и, прикрыв рукой глаза от солнца, устремил взгляд туда, где Стелла стояла в соломенной шляпе, с чашкой чая в руке. Она ответила ему немигающим взглядом.
Собственное поведение озадачило Стеллу. Она спросила меня, что оно означало. Никакой цели у нее не было, она просто стояла там, пристально глядя на того человека. Пациент взял тележку за ручки и покатил вверх по склону, не прямо в ее сторону, но по дорожке, ведущей к калитке в заднем заборе. На нем были пузырившиеся на коленях брюки из желтого вельвета и голубая больничная рубашка без воротничка, незастегнутые манжеты которой колыхались вокруг запястий. Он остановился, убрал со лба прядь волос и утер пот красным платком, таким же, как у Эдгара. Она продолжала смотреть на него, и он это знал. Стелла принялась легонько обмахиваться соломенной шляпой, потом раздосадованно повернулась и вошла в дом.
Я не сказал ей, что вследствие своих отношений с Эдгаром она стала не только отождествлять себя с пациентами, но и эротизировать их. Она эротизировала тело того пациента.
