Приют - [25]

Последующие часы посвящались Эдгару. Стелла уходила в воспоминания об их лете. Обращалась к дневнику; записей она не вела, но по тайным пометкам в календаре могла припомнить каждую встречу, каждый, по ее выражению, акт любви. Она нашла способ удерживать зрительные образы в сознании, словно табачный дым в легких, пока полностью не усвоит того, что в них содержалось, всю суть, значения, чувства, и одни, по ее словам, были ярче других. Однажды в крикетном павильоне, через несколько секунд после секса, Эдгар положил голову ей на плечо, и она слушала, как замедляется его дыхание. Потом он поднял голову, и она не могла найти слов, чтобы описать выражение его глаз, передать то, что они безмолвно высказывали друг другу в течение нескольких секунд до того, как ее мысли обратились к практическим вопросам – надо спешить и не выдать себя. Тишина – лишь это угадывание по взглядам. Ей чудилось, что происходят распад их обособленных эго, исчезновение личности, чувство отождествления, сознание, что их души неразрывно слиты…

Я терпеливо выслушивал ее, не спрашивая – а как он? Как Эдгар? Чувствовал ли и он, что их души неразрывно слиты? Тогда мне казалось, что он нарочно пробудил эти чувства в Стелле, дабы использовать, и что после побега он забудет о ней. Я ошибался.

Однажды вечером Макс пригласил меня на ужин. Мы были только втроем. Выпили в гостиной, и разговор неизбежно зашел об Эдгаре. Макс считал, что его побег был тщательно спланирован. Это не давало ему покоя. Он даже надоел своими рассуждениями на эту тему.

– Ему нужна была только одежда. Он дождался, когда в доме не будет никого, и тут уж не терял ни секунды.

– К счастью, – негромко заметил я, бросив взгляд на Стеллу, – вы с ним одного роста.

– К счастью для него, – хмуро уточнил Макс. Ему не понравилось это сближение, пусть и очень косвенное, его и Эдгара. Он подался вперед, держа в руках стакан и очки. Ему до сих пор не давало покоя сознание вины – ведь, обнаружив пропажу одежды, он медлил и дал возможность Эдгару скрыться. Он достаточно опытный психиатр, поэтому анализировал, как и я, причину своей медлительности. К тому времени уже и Стелла поняла, в чем было дело – Макс пришел к выводу, что Эдгар вошел в спальню по ее приглашению, и лучше было смириться с побегом, чем взглянуть в лицо правде.

– Мне не совсем понятно, – сказал я не без тайного умысла, – как из павильона было похищено спиртное. Ведь Эдгар мог завладеть твоими ключами, только стащив одежду, а он в тот же день сбежал.

Макс покачал головой:

– Не думаю, что спиртное было похищено из павильона.

– Странная история, – обронила Стелла.

Потом она говорила, что я рассеянно смотрел на нее, и ей внезапно пришло в голову, что за моим ленивым взглядом кроется проницательный, деятельный, отнюдь не рассеянный ум. Она тут же задалась вопросом, что мне может быть известно о происходившем в крикетном павильоне. В эту минуту зазвонил телефон, и Стелла поставила стакан.

– Через пять минут подам ужин, – сказала она, вышла в холл, прикрыв за собой дверь, и я услышал, как она сняла трубку и ответила.

Лишь впоследствии я узнал, что звонил Эдгар.

За ужином я заметил, что был прав – у Эдгара были друзья в Лондоне.

– Они ждали его появления. Подготовили ему убежище. Теперь Старка не найти, если он не совершит какой-нибудь глупости, – пробормотал Макс, ковыряя вилкой карри. Стелла перевела на меня веселый, заинтересованный взгляд добропорядочной жены психиатра. Она была оживленной, даже радостной, но мне в голову не пришло задуматься почему. А следовало бы, учитывая, как неприятно должен был звучать тот разговор для влюбленной женщины.

– Неужели, Питер?

– Думаю, да. Сомневаюсь, что мы снова увидим Эдгара Старка.

Разговор продолжался. Стелла собрала посуду и понесла на кухню, встала у раковины, глядя в окно; сердце ее горело.

– Можешь представить, что значил для меня этот звонок, – сказала она мне уже потом.

– Да, – ответил я, – могу.

Но я не мог представить, зачем после удачного побега Эдгар рисковал всем, чтобы вновь увидеть ее, и лишь со временем понял, что это было связано с потребностью ваять. За пять лет он не сделал ни одной скульптурной работы и послал за Стеллой, так как ему нужна была новая голова. И это должна была быть голова Стеллы – из-за того, какой она была, кем была, но главным образом потому, что любила его.

Дни тянулись ужасающе медленно. Даже на этой последней стадии Стелла не могла избавиться от страха. «В своем ли я уме? – задавалась она вопросом. – Как могу рисковать всем, быть такой безответственной? Я ведь взрослая женщина, мать!» Но желание увидеть Эдгара вновь развеяло все сомнения и колебания.

В воскресенье вечером Стелла сказала Максу, что утром едет в Лондон. Он спросил, нужна ли ей машина, чтобы добраться до станции; Стелла ответила, что возьмет ее, если она ему не нужна, в противном случае вызовет такси. До чего же вежливы они были друг с другом! Когда Стелла укладывалась в постель, Макс еще не спал. В темноте послышался его голос:

– Дорогая?

Стелла что-то сонно буркнула.

– Эта треклятая история отравила нам все. Мне очень жаль.