Приятели - [14]

Когда Бенэн один, он носит с собой совсем маленькое настоящее, сжимаемое одновременно и плотным прошлым, и объемистым будущим. Но между Бенэном и Брудье, как вьюк, качается огромное настоящее.

Когда Бенэн один и неподвижен, он сравнивает себя с чем-то вроде очень тонкого кола, воткнутого посередине пространства. Мир царит вокруг него так непрерывно и громадно, что Бенэн не уверен, действительно ли он занимает свое место.

Когда же Бенэн один и движется, то он по-прежнему имеет дело с миром. Это вечный спор.

Бенэн и Брудье в движении — очерчивают и занимают неоспоримое пространство. И если им угодно, они могут считать мир сомнительным предместьем.

Итак, они спускались все быстрее и быстрее; и прикатили на дно небольшой долины. Чуть волнистая земля пряталась под купами деревьев. Узкая дорога вилась между ними таинственными изгибами.

— Должно быть, мы недалеко от деревни, — сказал Брудье.

— Какое сладостное место! — сказал Бенэн. — Прохладно, как в парке у воды. И воздух интимный. Ты словно в комнате с растениями. Потом, не знаешь, куда едешь. Мы давим колесами то лист, то лунный кружок. Ветви щекочут нам ухо.

Вдруг в древесной заросли появилась стена. Стена, крыша, целый дом. Два, три дома, несколько домов друг за другом, отделенные один от другого толщей листьев, как плоды в корзине.

Целая деревушка, спрятанная под мышкой у земли. Нежнейшая тишина соединяла дома; и ни одного света, кроме как от луны и от звезд, ни одного отблеска, который бы не возвращался к небу.

Но дома отепляли воздух, словно белые барашки, улегшиеся на выгоне. Приятели ехали переулками, огибали углы. Дорогу перерезал свет. Он шел из двери.

Они подъехали. Над дверью висела сосновая ветвь; и толстая медная лампа, как пузатый паук, пряла паутину лучей от прилавка к переводинам.

— Вот корчма. Если бы здесь можно было переночевать, это было бы замечательно.

— Не думаю, чтобы можно было.

Они вошли. Комнаты были пусты. Все было тихо. Они кашлянули, произнесли: «Хм!» — нажали свои гудки.

Появилась тучная женщина. На целый шаг впереди шествовал ее живот. Затем следовала грудь, подобная двум мешкам муки, трясущимся на крупе лошади; потом голова, откинутая назад, начиненная белым жиром; и в голове два круглых глаза навыкате, которые тряслись на ходу совершенно так же, как грудь.

— Господа! — сказала она, улыбаясь. — Вам угодно покушать?

— Нет!.. Нам бы нужно комнату.

— Каждому особо?

— Да.

— Так не найдется.

— А!

— Но у меня есть комната с четырьмя кроватями. Если вы согласны спать в одной комнате…

— Конечно!.. А четырех кроватей нам вполне хватит.

— Куда можно поставить велосипеды?

— Сюда.

Она провела их коридором, где пахло бельем, на двор, где пахло навозом. Она отворила решетчатую дверь, и велосипеды вкатили в чулан, где стояли бутылки, мотыги и бочка.

— С ними ничего не случится? — спросил Бенэн.

— Будьте спокойны.

— И с пакетами тоже?

— Никто не тронет.

— Кстати, — сказал Брудье, — что это за огромный сверток болтается у тебя за седлом?

— Ничего! Белье.

— Ведь это должно мешать?

— Нет!

— Подозрительно!

Поднялись по деревянной лестнице. Потом шли коридором. Вдруг натыкались на ступеньку, и женщина тотчас же говорила:

— Осторожнее! Здесь ступенька!

Три шага дальше, нога ступала в пустоту. Испуганно отшатывались. И женщина говорила:

— Осторожнее! Здесь надо сойти ступеньку вниз!

Она остановилась у стеклянной двери с красной занавеской. Отворила ее. Предстала просторная комната, квадратная, с плиточным полом, четыре деревянных кровати по углам, черные часы на камине и охотничий рог над часами.

Спустились в прежнюю комнату.

— Что вам будет угодно? — сказала хозяйка голосом, идущим издалека, из-за груди и живота.

— Мне, — сказал Бенэн, — ромовый грог.

— Вот, и мне тоже.

— Этого я не знаю, господа… но у меня есть коньяк, это есть.

— Давайте коньяк.

Приятели посмотрели кругом.

— Здесь удивительно хорошо! Мы здесь всего каких-нибудь пять минут, а нам все знакомо. Ты не можешь себе представить, до чего я нахожу уместным этот календарь, поднесенный фирмой Бризар, или до какой степени я сознаю необходимость этих двух пар красных занавесок.

— А деревня! — сказал Брудье. — Она тоже тут. Я уверяю тебя, что она нежная, легкая и невероятно скважистая при лунном свете. Я ощущаю ее вокруг нас с тем же удовольствием, с каким птица должна ощущать свой пух. Ты себе представляешь, какой природа была бы близкой, тревожащей, какой ночь была бы колючей, если бы нас не окутывала эта деревня?

Женщина вернулась. Видно было, что позы ее души тело не может передать. Эта женщина хотела войти с опущенной головой. Но особое расположение ее живота, груди и шеи заставляло ее держать голову откинутой, словно она пила залпом.

Приятели, умы методические, не обманулись этой видимостью и поняли, что хозяйка возвращается с опущенной головой:

— Коньяку-то у меня не оказалось, добрые господа: но осталась еще вишневка.

— Давайте!

Она налила вишневку. Потом начала совершать полуоборот. Этот маневр привел Бенэну на память движение вращающегося моста в Бресте, чьим мощным организмом он когда-то любовался.

Едва закончив полуоборот, она произнесла голосом, направленным прямо кверху: