Приятель покойника - [59]

«Право рассказать правду надо выстрадать!» – так говорил Леонид Михайлович, человек в плаще и шляпе, и, как казалось, без лица, по крайней мере без собственного. То, что называлось Леонидом Михайловичем, было существом особого вида, психологически запрограммированным на собственную правоту и непогрешимость, осознающим свою высочайшую функцию и историческую необходимость своего существования. Вот идеальный образец единения слова и дела: он изрекал истины и вершил суд. Ему сказали, что такое справедливость, и он ее оберегал и охранял. И людей он различал по их отношению к этой справедливости. Входя в кабинет, он прежде всего смотрел, чей портрет висит на стене и насколько ровно и аккуратно он повешен. Поняв это, хозяева кабинетов приучили себя работать при закрытых форточках, во избежание случайных дуновений ветра, а идеально правильное расположение портрета над столом было отмечено черными точками, чтобы подровнять его можно было быстро и не на глазок. Вскоре леониды михайловичи смотрели только, как висит портрет, вопрос «чей» отпал сам собой.

Турусов смотрел на этих стариков и пытался найти хотя бы какое-то внутреннее сходство с Леонидом Михайловичем. Но нет, это были скорее бывшие хозяева кабинетов, не зря же даже на стенах клуба висели три портрета и одна рамка со стеклом, ожидающая властного профиля с риторическим взглядом. Может, внутренне они все еще были готовы подбежать на стук к двери, распахнуть ее, пропустить вперед Леонида Михайловича и шепотком ему в спину кольнуть: «Все у нас отлично, все ровненько, лично с миллиметровочкой проверял!» Страдать они не умели и не хотели, поэтому и права никакого выстрадать не могли, а уж тем более права сказать правду.

– А вот и наш молодой гражданин! – поднял голову товарищ Борис, и его умудренный с искоркой хитрецы взгляд впился в Турусова.

Резануло слух это обращеньице «наш гражданин». Турусова передернуло, но в ответ он кивнул.

– А мы вас ждали, – уважительно произнес товарищ Федор. – Вы нам сегодня очень поможете.

В голосе товарища Федора зазвучала такая беспрекословная уверенность, что «молодой гражданин» подумал: уж не на подвиг ли его собираются послать.

– Сегодня ночью на несколько часов здесь остановится очень важный состав, в одном из вагонов которого находится, пожалуй, самый ценный для нас груз, – снова заговорил товарищ Борис. – Но нам необходима сейчас лишь мизерная его часть под шифром «ТПСБ-1755». С тех пор, а точнее со вчерашнего дня, когда вы появились в нашем клубе, мы все почувствовали к вам огромное доверие и поэтому сегодня ночью доверяем одному изъять нужный ящик и принести его сюда. Практически вы становитесь вкладчиком тайны, и та история, которая не в силах повредить нашему народу, которая не в состоянии отнять у него веру в правильность самой истории и справедливость, станет вашим личным достоянием. Соответственно вы сможете распоряжаться ею по своему усмотрению. Хотя вы, должно быть, понимаете огромную разницу между личным и общественным достоянием. Не знаю, как вы, но там, высоко, эту разницу не только понимают, но и чтут. Единственная трудность, ожидающая вас нынче ночью, – это сильный туман, всегда сопровождающий появление этого состава. Но вы, кажется, уже неплохо ориентируетесь в городе.

Турусов постарался изобразить на лице нечто вроде благодарности за оказанное доверие. Он хотел выйти из этого старинного зданьица, выйти легко и без продолжения несомненно интересного разговора.

– В котором часу прибудет состав? – по-деловому спросил он.

– Вероятно, уже прибыл. Но мы вас не торопим, у вас есть время до пяти утра, – мягко произнес товарищ Борис.

Турусов закинул на плечо вещмешок, в котором рядом с магнитофоном Смурова лежали две папки. Кивнул на прощанье.

На мгновение встретился взглядом с товарищем Алексеем и вышел.

Туман уже опускался на город, и его белое молоко колыхалось метрах в пяти от мостовой.

За сортировочной горкой на тупиковом пути стоял нужный Турусову состав. Турусов не спеша прошелся вдоль вагонов, цистерн и открытых платформ и вдруг сообразил, что перед ним тот самый состав, на котором он самыми невероятными маршрутами пересекал русскую землю. Он ускорил шаг и вдруг остановился перед коричневым товарным вагоном, на котором белой краской был выведен номер 112. Турусов откатил двери и забрался внутрь.

В дальнем углу все так же стоял ГРУЗ. Сопровождающий перестал чувствовать себя «бывшим» и облегченно вздохнул. Потом подошел к служебному купе и оцепенел: на нижней полке все так же неподвижно лежал Радецкий. На впавших щеках выросла добротная рыжая борода.

Турусов приложил ухо к груди Радецкого и услышал едва различимые редкие удары сердца.

«Он умрет не проснувшись!» – взволнованно подумал Турусов, потряс напарника за плечи и удивился, насколько легким и бестелесным показался ему Радецкий. Он с легкостью усадил его, прислонил к стенке служебного купе. Нервно прошелся к грузу и обратно и, приняв окончательное решение, взвалил Радецкого на спину так, как когда-то в школе на уроках гражданской обороны учили выносить раненых, и с этой, показавшейся ему нетяжелой, ношей выбрался из вагона.