Привязанность - [102]

— Ну да, насколько я понимаю, «монастырь» во Франции — это эвфемизм «психушки».

Джин, слушая вполуха, думала о той Пасхе в Провансе. В памяти она видела ту местность во всех подробностях — на холмах, неподалеку от церкви Святого Павла стоял маленький трактир с богато убранными комнатами, с отличной едой, с садом, обнесенным древней стеной. В мощеном патио «Les Oiseaux» делала свои первые шаги Вик; собственно, Софи подбадривала ее вместе с Марком и Джин. Эта девушка, которой было не больше семнадцати, появилась необъяснимо; она была совсем одна. Джин помнила тот момент, когда выяснилось, кто она такая, объятия, тосты, и как сама patronne[93] усадила Софи к ним за стол. Они хорошо ладили, и даже Вик, недоверчивое дитя, любила ее. Накануне их отъезда она предложила им услуги няни, предоставив им первый свободный вечер в году, — великолепно! Естественно, они пригласили ее приехать к ним и погостить.

Может быть, та встреча не была случайной — как странно, что это никогда не приходило ей в голову.

— Когда, говоришь, ты впервые встретил Софи? Примерно в то время, когда родилась Вик?..

— Да.

— Что ж, тогда это было не в «Les Oiseaux», так? Вик был уже годик, когда мы туда поехали.

— Верно, — сказал Марк, усаживаясь. Он выглядел усталым и покорным.

— Так где же ты с ней познакомился?

— В Париже.

Марк так часто наведывался в Париж за время их брака, что мог познакомиться с ней когда угодно.

— Когда именно в Париже? — Но, даже произнося это, Джин уже точно знала, когда. Во время той забастовки, из-за которой он не смог вылететь домой. — Когда родилась Виктория, ты был с Софи, не правда ли?

— Да, так и есть.

— Ты был в Париже с Софи де Вильморен. — Марк опустил голову, ожидая, что последует дальше. Наконец Джин поняла. Софи не была его дочерью. Она была его любовницей. Ее охватила ярость, словно пожар в подлеске, долго занимавшийся, но теперь готовый поглотить все. — Погоди — значит, сначала ты с ней переспал, а потом стал поносить? Это было до или после монастыря дефис психушки? Или, может, ты лишь одолжил ее на выходные и отослал обратно к ее сестрам, когда сделал дело? Или, может, ты не закончил, не так быстро. Просто взял таймаут, чтобы повидать свою новую малышку. Да была ли вообще эта забастовка авиадиспетчеров, носильщиков или черт его знает кого, которая якобы задержала тебя в Париже?

— Там была забастовка, конечно, была, — запротестовал Марк, вставая. — Из-за этого-то я в первую очередь и оказался в баре отеля, ожидая, когда это кончится. На нее я наткнулся на улице.

— Это ложь.

— Это не ложь.

— Так в баре отеля — или на улице? Где именно?

— Я наткнулся на нее, когда выходил из метро на улицу Сен-Жермен, и она пошла вместе со мной в отель, куда я, собственно говоря, направлялся затем, чтобы собрать свой багаж. Мне сказали о забастовке, и поэтому мы разговорились в баре…

— И?

— И, да, я был с ней той ночью, той единственной, одной-единственной ночью, и, поверь мне, ты должна мне верить, она сумасшедшая. Хотя это ничего не меняет, я понимаю. Ничего не меняет и то, что она буквально набросилась на меня, настаивая, чтобы я взял ее в постель, а потом выслеживала меня — она до сих пор выслеживает меня, вот уже двадцать лет, — тогда она не думала, что я ее отец, — нет, оно позже добавилось, это ужасное «откровение» безумицы. Да, я совершил ошибку, — сказал Марк, хлопая тыльной стороной одной кисти по ладони другой и стискивая ее там. — И, Джин, уверяю тебя, я за это расплатился. Всю жизнь я платил, платил и платил.

Она с трудом верила его словам. Сколько же лет было тогда Софи? Шестнадцать? Пятнадцать? Когда она «настаивала», чтобы он взял ее в постель, — и, что, затащила его в лифт?

— Сколько же именно ты заплатил? Нет, пожалуйста, не отвечай. И вообще, было бы куда лучше, если бы просто заткнулся. Пожалуйста.

Марк подошел к садовому шлангу и подставил под воду всю свою голову.

«Hôtel de l’Abbaye» на Сен-Жермен всегда был его любимым пристанищем в Париже. Теперь она поняла те строки из письма Софи, где та рассказывала, как она проходила мимо аббатства, как ей захотелось при этом стать сестрой, «монахиней». Да, там было мило. И на протяжении двадцати лет он не мог найти другого любимого отеля — нет, именно в «Аббатство» отправлялись они с Джин во время своих романтических уик-эндов в Париже.

Но однажды, давным-давно, он отправился туда один. Джин, будучи на сорок первой неделе беременности, осталась дома, с собранной дорожной сумкой, стоявшей наготове у входной двери. Это случилось очень рано воскресным утром — тяжело, она помнила, было найти такси. Значит, когда она зарегистрировалась в крыле Линдо больницы Святой Марии в Паддингтоне, он зарегистрировался в chambre de bonne отеля «Аббатство», с «верхним окном на последнем», о котором упоминала Софи. Когда она в одиночестве поднималась в больничном лифте, обхватив руками свой готовый разорваться живот, он поднимался в лифте отеля, обвивая руками миниатюрную подростковую талию Софи. Когда она расхаживала со своими схватками, делая лихорадочные вдохи из кислородной подушки, он пожирал эту девушку. А когда Джин вошла во вторую стадию родов, он вошел в Софи, и обе женщины закричали от боли. После же семи часов родовых мук, когда она наконец вытолкнула из себя Викторию и начала