Привратник - [5]

— Нас накормят, — сообщил я, усаживаясь. Ларт отозвался невнятно.

Проследив за его неподвижным взглядом, я с трудом разглядел на тёмном потолке толстого паука в паутине. Я не думал, что на корабле могут быть пауки, но деловито осведомился:

— Убрать?

Ларт не ответил.

Некоторое время мы слушали завывания ветра и плеск воды за бортом.

— Значит, он передавал мне привет? — заговорил со мной Ларт впервые за этот вечер.

— Горячий, — ответил я осторожно.

— А потом?

— Потом ушёл.

— Далеко?

— Я не следил за ним, хозяин.

— И приключение тебе не понравилось?

— Никоим образом.

— Мне тоже, — буркнул он и повернулся лицом к стене.

Но на этот раз молчание длилось недолго.

— Предательство, — сказал Ларт в стену. — Предательство не прощается, Дамир.

Мне вдруг стало жарко — показалось, что он намекает на меня. Я в ужасе стал перебирать в уме свои дела и поступки, гадая, какой из них мог рассердить Ларта, но тут он продолжил свою мысль и отвёл от меня подозрение:

— Руал Ильмарранен, — пробормотал он, обращаясь к пауку. — Двойное предательство.

Я тихонько вздохнул с облегчением и тут же насторожился, догадавшись, о ком идёт речь.

— Да, — сказал Ларт, будто отвечая на мои мысли. — Марран.

И тут меня осенило: а я ведь его знал! Я делал первые шаги у Ларта на службе, когда этот нахальный и самоуверенный субъект был, помнится, его любимцем.

— Марран, — тем же отрешённым голосом продолжал Ларт. — Маг милостью небесной. Со временем он перерос бы и Эста, да, возможно, и меня… Не успел. Поторопился предать нас обоих. Наказание справедливо.

Он ещё хотел что-то сказать, но тут снаружи послышались удивлённые крики. Я поспешил выбраться на палубу.

Был тёмный, беззвёздный вечер, мы неслись на всех парусах, а над нами, чуть не задевая за снасти, кружилась белая птица. Птица хрипло кричала, попадая в мутный свет фонарей, а оказываясь в темноте, излучала собственное слабое свечение. Матросы толпились на палубе, задрав головы.

Я быстро спустился в каюту:

— Хозяин, к вам пришли.

Как только Лартова голова показалась из дверного проёма, птица камнем кинулась вниз и мёртвой хваткой вцепилась колдуну в плечо. Ларт поморщился, а птица склонилась к его уху и с огромной скоростью застрекотала некое сообщение. Выслушав несколько слов в ответ, она захлопала крыльями, сорвалась с Лартова плеча и, уронив на палубу помёт, канула в темноту. Все свидетели диалога шумно перевели дыхание, а мой хозяин молча вернулся в каюту.

…До поздней ночи я сидел в кубрике, ел до отвала, пил и делился подробностями из жизни магов. Слушатели смотрели на меня с ужасом и восторгом.

Пошатываясь и потирая живот, я едва добрался до каюты.

Лартов ужин, оставленный мною на столе, стоял нетронутый и давно остыл. Свеча почти догорела.

Мой хозяин сидел на койке, подобрав под себя ноги. Рядом, ткнувшись эфесом в подушку, лежала шпага.

Я остался стоять у двери, переступая с ноги на ногу.

— У нас перемены, — мрачно сообщил Ларт. — Мы меняем курс и завтра высадимся на берег.

…Это было первое утро за последние три года.

Марран шёл просёлочной дорогой; ноги, особенно левая, слушались с трудом. Дважды он упал — один раз очень сильно, поскользнувшись на предательски подмёрзшей за ночь лужице, и ссадил себе ладони и щёку. Единственный человек, встретившийся Маррану по дороге, был пастушонок со стадом овец; мальчишка, по-видимому, хотел что-то спросить у измученного странника, но испугался и не спросил.

Первой радостью Руала на этом пути было солнце, пробившееся наконец сквозь утренний туман.

Руал надеялся согреться с его появлением — и не согрелся. Ждал, когда пройдёт тошнотворная слабость — но она не проходила, а наоборот, наваливалась всё сильнее по мере того, как Руал уставал. А уставал он быстро.

Впереди показался мостик, изогнутый, как дужка ведра, и такой же тонкий. Ильмарранен решил отдохнуть, привалившись к удобным широким перилам. Последние шаги оказались кошмаром.

Второй радостью Руала была минута, когда он повис-таки на перилах и увидел внизу своё неясное отражение в тёмной бегущей воде.

Некоторое время он безучастно смотрел на себя-под-мостом, потом водная гладь вздыбилась у него перед глазами — невыносимо закружилась голова.

…Когда-то река была тёплой, кристально чистой, и в самую тёмную ночь он различал в потоке плывущую впереди серебряную форель.

Он и сам был форелью — крупной, грациозной рыбиной, и ему ничего не стоило догнать ту, что плыла впереди.

Она уходила вперёд, возвращалась, вставала поперёк реки, кося на него круглым и нежным глазом. Он проносился мимо неё, на миг ощутив прикосновение ясной, тёплой изнутри чешуи, и в восторге выпрыгивал из воды, чтобы мгновенно увидеть звёзды и поднять фонтан сверкающих в лунном свете брызг.

Потом они ходили кругами, и круги эти всё сужались, и плавники становились руками, и не чешуи они касались, а влажной смуглой кожи, и весь мир вздрагивал в объятьях счастливого Маррана…

А потом они с Ящерицей выбирались на берег, потрясённые, притихшие, и жемчужные капли воды скатывались по обнажённым плечам и бёдрам…

…Порыв ледяного ветра подёрнул воду рябью.

Под вечер мучительного бесконечного дня он увидел мельницу.