"Привлеченная к дознанию..." - [94]

Чистенький двухэтажный отель с готическими башенками и флажками-флюгерками, с узорчатой калиткой и красными каннами в садике понравился Землячке. Она сказала провожатому:

— Вот спасибо. Выручили... Очень рада встретить соотечественника.

Велосипедист наклонил голову и ответил несколько загадочно:

— Наверняка скоро увидимся.

Он вытер платком большой лысеющий лоб, вскочил в седло и быстро скрылся за углом...

Ох, как весело, как звонко смеялся Владимир Ильич над ее удивлением и смущением, когда их познакомили!.. Она шла на эту встречу с замирающим сердцем: ожидала увидеть «генерала» вроде Плеханова или Дейча, а увидела давешнего велосипедиста, милого человека лет тридцати.

— Почему же сразу не сказали, кто вы? — с некоторой досадой пробормотала она.

Ленин усмехнулся.

— Вот поди же, я еще и виноват! Сами тут заблудились. Я вас, можно сказать, вызволил... И вы же меня укоряете. — Он опять засмеялся заразительным смехом. — Ну ладно, товарищ Землячка, ладно. В следующий раз при встрече непременно представлюсь. — И, сразу посерьезнев, спросил: — Как дела в Одессе? Что происходит в организации? Письма ваши получаем, но ведь в письмах-то всего не скажешь... В Одессе давно?

— Недавно. Раньше в Полтаве работала.

— Вы что же, родом оттуда?

— Нет, выслали под надзор полиции после киевской тюрьмы. В тюрьме схватила туберкулез, но все же господа хорошие продержали два с лишним годочка...

— Гм... Туберкулез... А теперь как себя чувствуете? — осведомился Владимир Ильич.

— Спасибо. Хорошо. В Полтаве досталось-таки. Почему? Да там, Владимир Ильич, хоть и были наши, но тон задавали «экономисты». Все к рукам прибрали — кружки, технику. И такую, знаете ли, говорильню развели...

— А рабочим движением за этими спорами-раздорами заниматься некогда. Верно? — заметил Владимир Ильич.

— Куда там... — махнула рукой Землячка. — Но тут в самую пору подоспели номера «Искры». Мы ожили, честное слово. И план построения партии, мне кажется, хорош, и правильно, что «Искра» заговорила о крепкой организации. Быть агентом такой газеты — радость, настоящая радость, Владимир Ильич!

— А скажите, Розалия Самойловна, как читают «Искру» рабочие? Доходчивы ли статьи? Меня это, право, сильно заботит.

— Как читают? До дыр. Буквально, Владимир Ильич, до дыр. «Вот, — говорят, — это уж чисто нашенская газета!»

Расспрашивая Землячку, Ленин быстрыми шажками ходил по маленькой комнатке, время от времени взглядывая на Крупскую.

Надежда Константиновна сидела у письменного стола, неподалеку от балконной двери. Солнце мягко освещало ее спокойное ясное лицо. Своим бисерным почерком Крупская расшифровывала письма из России. Но хотя она не бросала пера, хотя сидела, наклонив голову, Землячка чувствовала, что Надежда Константиновна внимательно слушает разговор. Но вот она отложила бумаги и выпрямилась.

— Розалия Самойловна, — проговорила Крупская негромким грудным голосом, — а что в Одессе делает группа «экономиста» Рязанова? Все еще кормят рабочих красивыми фразами и задают тон?

— Нет. Рязанов с компанией теряют вес. Рабочие — за искровцев, — Землячка чиркнула спичкой и затянулась дымом.

Ильич сразу же отворил двери на балкон, покачал головой:

— А курить вам нельзя-с...

— Да, придется, наверное, бросить... — И, еще раз затянувшись папиросой, Розалия Самойловна загасила ее. — Так вот этот самый Рязанов... Под его влиянием Одесский комитет выпустил воззвание к работницам табачной фабрики Попова с чисто экономическими требованиями. Воззвание успеха не имело. Фабрикант обратился к полиции. Та стала хватать работниц и тащить их к станкам, аресты пошли немалые... Забежала я на фабрику, стала разговаривать с девушками, те и говорят: «Мы ничего не делали, а с нами полиция так подло поступила. Впредь будем бастовать, чтобы знать, за что мучают».

— Вы вот переслали нам листовку Одесского комитета, — сказала Надежда Константиновна, — наивна она. Ей-ей, до крайности наивна. Как это там? Что-то вроде: «Мы сидели себе смирно, никого не трогали, мирно отказались работать, а полиция...», и так далее. Вот и получается, что во всем виноваты не в меру расходившиеся защитники престола отечества, а не царизм.

Ильич остановился у балконной двери и спросил, растет ли количество стачек за последнее время.

— Безусловно, Владимир Ильич... В Ливадии произошел просто курьез: началась стачка у русского царя! — Глаза у Землячки сделались хитрыми, смешливые черточки запрыгали по лицу. — Произошел величайший скандал: у царя забастовали рабочие. Деньги им выдавали неисправно, задушили штрафами, администрация грубила... Управляющий имением, генерал, с ног сбился. «Шумите из-за пустяков», «вас сбивают злые люди», «социалисты — волки в овечьих шкурах», ну и прочая генеральская глупость... Только уговорить рабочих не смог. И что ж, царская контора пошла на уступки. «Ну и царь, — говорили рабочие, — кровь нашу пьет не хуже любого подрядчика».

Землячка расхохоталась. Ленин улыбался.

— Превосходно, — сказал он. — Паки важно эту корреспонденцию поместить в газету. Нам что позарез необходимо? А? — Владимир Ильич подошел к Землячке. — Как вы думаете? Нам все, самый малейший повод надо использовать для выработки политических требований. Нужна партия, единые действия... А у нас каждый комитет розно, на свой страх и на свой риск... Вот она, главная беда! Только съезд может положить конец разобщенности...