"Привлеченная к дознанию..." - [31]

— Хороших мало... Виделась с Михалычем воскресным днем. Похудел... В Николаевские роты его перевели...

Все хорошо знали Свердлова: не раз приходили из чащобы в Мотовилиху послушать Михалыча. В землянке стало тихо. Лбов гневно тряхнул черной гривой.

— Почему не отбили? — в упор глядя на Клавдию, сурово спросил он, и лицо его передернулось.

— Не отбили... Суда еще не было, серьезных улик пока нет... А неудачным побегом можно дело испортить...

— Бежать ему надо... Бежать! А мы поможем, — настойчиво продолжал Лбов. — Михалыч смелый, а для побега главное — смелость... Все эти фараоны дрожат, когда видят настоящего человека... Помню, как-то зашли мы с товарищем в Мотовилиху. Вечерело. Идем по улице, а товарищу моему страсть как курить захотелось. Кинулся он в карман — спичек нет. Огляделся — на посту полицейский. Подошел и спросил: «Дай прикурить!..» А у того аж руки задрожали. Узнал, сволочь! — довольно басил Лбов, морща высокий лоб.— Ну, закурил дружок, и мы пошли вразвалочку. Знаю, стрелять не станет. Рука не поднимется...

— Обожди, Александр Михайлович, — перебила его Клавдия. — Дело есть серьезное... Троим нашим товарищам смертная казнь грозит. Михалыч поручил организовать побег... Но почти все дружинники в городе арестованы. Вот и наш Володя... Плохо, что при обыске оружие нашли... Я тут вам листовку принесла — ее-то и распространяли в театре. — И Клавдия положила на стол папиросный листок.

— За что же товарищей пеньковая веревка ждет? — прервал ее Стольников, натягивая на плечо полушубок.

Стольникова Клавдия уважала. Был он правой рукой Лбова, его другом и советчиком. Лбов любил его, как брата, за отвагу и щедрое сердце. Она посмотрела в широко раскрытые голубые глаза Стольникова и начала самую трудную часть разговора:

— Трофимов с товарищами шел на экспроприацию. Для партии потребовались деньги. Только неудачно: кто-то предупредил охранку, и вся группа напоролась на засаду. Завязалась перестрелка... Товарищей арестовали. Теперь их ждет военный суд, наверняка присудят к виселице. — Клавдия придвинулась к Стольникову: — Времени у нас в обрез. Смертники сидят в башне. Окно камеры выходит в Анастасьевский сад. Для побега все готово. Установили связь с солдатом караульной службы... Но без вашей помощи не обойтись... — И, прижав руки к груди, горячо добавила: — Дело трудное. Знаем, показываться вам в городе опасно... Мы поначалу думали обойтись дружинниками... Но трудно. Товарищей при побеге нужно прикрыть.

Лбов молчал. Казалось, он хотел послушать, что скажут друзья. Клавдия посмотрела на него. Лбов, потупившись, обхватил руками горячую кружку.

— В комитете мне сказали так: дело для «лесных братьев» рискованное. Пускай решают сами.

— Помозговать следует... — Лбов пил большими глотками горячий чай, похрустывая сушками.

— А чего тут думать? Надо идти! Не можем мы, как лешие, в глухомани сидеть, — горячо бросил Ваня Питерский. — Надо, а вернее, обязаны...

Тикали карманные часы, лежавшие на столе. Над кружками поднимался пар. Плыли клубы махорочного дыма.

— А в общем вперед — мое любимое правило. Вперед, как учил Суворов, — могучим басом пророкотал Лбов и вновь стукнул тяжелым кулаком по столу. — Давай, красавица, выкладывай. «Лесные братья» не оставят товарищей в беде. Пойдем на штурм пермской бастилии!..

— Спасибо, товарищи! Я так и думала... Только тебе, Александр Михайлович, лучше в лесу остаться, — осторожно заметила Клавдия.

— Конечно, Александра не возьмем, — подтвердил Стольников. — Его каждый встречный узнает. Зачем судьбу испытывать?!

— Живем вместе и умрем вместе. Лбов — не двух лет по третьему. Выкладывай, Клавдичка. — И он обнял Стольникова.

Клавдия разложила на столе план тюрьмы и Вознесенской улицы. Жирным крестом пометила караульное помещение, обвела кружочком башню.

— Побег назначен на вторник. Всего два дня. У Сибирского тракта буду ждать вас в семь вечера. Передам бомбы... А уж остальное на месте. Только порядок и дисциплина, товарищи. — Девушка помолчала и добавила: — Ну, давайте письма, я потопаю...

ТРЕТЬЕ ОКНО ОТ УГЛА

Розвальни остановились. Клавдия, закутанная в белый пуховый платок, вскочила в них. Лошади рванули и понеслись. Снег больно ударил в лицо. Девушка сжимала в руках кошелку с бомбами. Лбов нахлестывал лошадей.

Мелькали верстовые столбы Сибирского тракта. Позади осталась застава с двуглавым орлом. Проскочили деревянный мост и оказались на Разгуляе. Лбов, чуть привстав, лихо размахивал кнутом и покрикивал на низкорослых крестьянских лошадей.

У низины, после Разгуляя, лошади замедлили бег. Девушка оставила кошелку с опасным грузом, выпрыгнула из розвальней и показала Лбову на глухой, заснеженный проулок.

— Лошадей привяжи там. Сами к тюрьме. Рассыпаться в садике напротив караулки и ждать меня. Да, телефон не забудьте обрезать. — Она махнула рукой и тотчас исчезла в воротах проходного двора.

Поодиночке, спрятав оружие под овчинные полушубки, скрывались в темноте «лесные братья».

Проходными дворами Клавдия вышла на Вознесенскую улицу. Впереди тускло горели огни — тюремные огни. На углу Вознесенской и Анастасьевского садика возвышался деревянный дом чиновника Черногорова.