Привидения и жертвы - [10]

Американские духовидцы опубликовали целые тома сообщений потустороннего мира, в прозе и в стихах, каковые выдаются за откровения наиболее прославленных покойников Шекспира, Бэкона, Бог знает кого.

Однако даже лучшие образчики подобных посланий, безусловно, ни на йоту не превосходят высказываний любого нашего современника, образованного и наделенного умеренным талантом; они далеко уступают тому, что Бэкон, Шекспир и Платон говорили и писали при жизни. Что еще более примечательно, сообщения эти не содержат ни одной новой идеи. Так что, сколь удивительными не казались бы эти явления (допуская, что речь идет не о мошенничестве), я вижу многое, что философия могла бы оспорить, но ничего, что философии пристало бы отрицать то есть, ничего сверхъестественного. Перед нами всего лишь идеи, так или иначе (способ покамест не ясен) передаваемые от одного живого мозга к другому.

Неважно, что при этом происходит, самопроизвольно ли перемещаются столы, или демонические призраки являются в магическом круге, или лишенные тела руки возникают из ниоткуда и похищают материальные предметы, или Порождение Тьмы, вроде того, что предстало мне, леденит нашу кровь — я все равно убежден, что это лишь внешние воздействия, передаваемые, словно по электрическим проводам, от чужого мозга к моему собственному. У одних организмов задействован химический состав; конституция такого рода порождает химические чудеса; у других все обусловливают флюиды, назовем их электричеством; эти совершают чудеса электрические. Однако чудеса отличаются от Истинной Науки в следующем: они беспредметны, бесцельны, инфантильны, поверхностны. Они не дают эпохальных результатов, и, следовательно, мир их не замечает, а настоящие мудрецы их не поощряют. Однако я уверен: все, что я видел или слышал, исходит от человека, такого же, как и я; причем неосознанно, то есть конечных последствий медиум себе не представляет, и вот почему: рассказы очевидцев о пережитом никогда не повторяются, каждый видит что-то свое. Вспомните: ровно так же не случается того, чтобы двоим приснился один и тот же сон. Если бы речь шла о заурядном мошенничестве, оборудование обеспечивало бы приблизительно один и тот же эффект; если бы мы имели дело со сверхъестественным вмешательством, дозволенным Господом, оно непременно преследовало бы некую определенную цель. Эти явления не принадлежат ни к тому, ни к другому классу; я убежден, что рождаются они в чьем-то мозгу, ныне от нас удаленном; этот мозг порождал те или иные эффекты отнюдь не целенаправленно; происходящее только отражает его противоречивые, разнородные, спутанные, непостоянные, не вполне оформленные мысли; короче говоря, все это только грезы такого мозга, приведенные в действие и наделенные подобием субстанции.

Да, я верю в то, что мозг этот обладает немалым могуществом, что он может привести материю в движение, что он сосредоточие деструктивного зла; некая материальная сила, по всей видимости, убила мою собаку; вероятно, этой силы хватило бы и на то, чтобы убить меня, если бы я поддался страху в той же степени, что и бультерьер, если бы мой разум и моя решимость не уравняли чаши весов, так что моя воля сумела противостоять чужой.

— Оно убило вашу собаку! Какой ужас! В самом деле, странно, что ни одно животное, даже кошку, не удавалось удержать в этом доме. Там отродясь не водилось ни мышей, ни крыс.

— Низшие твари инстинктивно различают воздействия, угрожающие их жизни. Разум человеческий менее чувствителен, потому что сила сопротивления у него выше. Но довольно; вам понятна моя теория?

— Да, в общих чертах и я охотнее соглашусь с любой галиматьей (простите мне это слово), даже самой невероятной, нежели поверю в призраков и гоблинов, о которых нам прожужжали уши в детской. Но, так или иначе, а мой злосчастный особняк по-прежнему непригоден для жилья. Что мне прикажете делать с домом?

— Я скажу вам, что бы сделал я. Внутреннее чутье подсказывает мне, что необставленная комнатушка по правую руку от спальни, в которой я провел ночь, является исходной точкой и вместилищем тех воздействий, что распространяются по всему дому; я настоятельно советую вам содрать обои, разобрать пол и даже снести всю комнату. Я так понимаю, что она пристроена к основному зданию и возведена на заднем дворе, засим ее можно убрать, не нарушая общей планировки особняка.

— И вы полагаете, если я это сделаю...

— Вы перережете телеграфные провода. Попробуйте! Я так убежден в собственной правоте, что готов взять на себя половину расходов, если вы позволите мне руководить операцией.

— Нет, я вполне могу позволить себе такие издержки; что до остального, я вам напишу.

Десять дней спустя я получил письмо от мистера Дж., в котором говорилось, что со времен нашей встречи он побывал в пресловутом доме; нашел два описанных мною письма, они возвратились в тот самый ящик, откуда я их извлек; прочитал их, вполне разделяя мои недобрые подозрения; осторожно навел справки касательно женщины, которая, как я справедливо предположил, явилась адресатом помянутых посланий.

Оказалось, что тридцать шесть лет назад (за год до даты, проставленной на письмах) она вышла замуж, вопреки воле своих родственников, за американца с весьма сомнительной репутацией; молва утверждала, что прежде он занимался морским разбоем.