Привет, брат! - [2]
В отличие от тебя, я не стал отличником - что естественно. Более того, даже хорошистом я не стал.
В конце второй четверти моего второго класса, я стоял в подъезде, размазывая по лицу слезы, боясь идти домой и демонстрировать родителям мой табель. И тут в подъезд зашел ты. Таким же твердым и уверенным шагом, однако, ты тоже не казался счастливым. Тогда тебе поставили четверку по истории. Это была случайная четверка, я даже помню, причину ее появления.
Ты вошел в подъезд, увидел меня, посмотрел на мои слезы. Достал из кармана носовой платок, вытер мои слезы, улыбнулся и сказал: "Пойдем, двоечник, как-нибудь отчитаемся."
И мы отчитались. Нас, конечно, наказали, но наказали скорее символически, чем по-настоящему.
Ты меня постоянно спасал от каких-то напастей.
Самое запомнившееся из таких спасений случилось все в том же моем втором классе. Тогда у нас появилась мода пришивать к школьным пиджакам металлические вешалки, причем пришивать их намертво.
Как-то раз, задержавшись в столовой, я, уже после звонка, бежал на урок. Меня поймал кто-то из старшеклассников, дежуривших по школе. Они долго, смеясь, допрашивали меня, почему это такие салаги считают, что им можно игнорировать звонки и опаздывать на уроки. Смеясь, предложили наказание, и приговорили меня к повешению. Я был повешен на вешалке для пальто в школьной раздевалке. Был повешен за ту самую металлическую петельку.
Я висел. Мне было не больно, мне было обидно. Они закурили, и принялись выпускать на меня дым. Я вертелся и ерзал. Потом они ушли. А я висел. Я не мог поднять руки. Я не мог расстегнуть пиджак.
Когда ты вошел в раздевалку, я заплакал.
Ты снял меня с вешалки, сходил к моей учительнице, сказал, что я себя плохо чувствую, и отвел меня домой. По дороге ты меня расспросил обо всем. Потом шел и весело рассказывал разные смешные истории. Я смеялся. Это была не истерика, я действительно успокоился, я шел рядом с тобой, я чувствовал исходящее от тебя тепло, этот день мне казался лучшим днем в моей жизни.
Летом ты должен был ехать в лагерь, на юг. Чтобы твои вещи не пропали, на них, на каждую вещь, нужно было нашить бирочки с твоими фамилией и именем. Ты уезжал рано утром, и мы с мамой всю ночь тогда сидели и пришивали бирочки.
Это было первое лето, которое мы проводили раздельно.
Из лагеря ты вернулся совсем другим. Да и я тоже сильно изменился за лето.
Мир внезапно начал взрослеть. Я уже больше не сидел напротив тебя на кухне. Я знал, что у тебя никогда не будет магической башни. Да и балахон тебе, наверно, будет не к лицу.
Ты постоянно влюблялся в каких-то девчонок, совершенно обыкновенных девчонок. Ты писал им стихи, которые читали только три человека: ты, доставая заветные тетрадки; я, украдкой, когда тебя не было дома; и мама тоже тайком.
Ты писал стихи! Ты сам их сочинял! Твоя значимость, обилие твоих талантов изумляли меня. Я гордился тобой, я даже немного гордился собой хотя бы за то, что ты - мой брат, а я - твой брат.
Весь следующий год ты занимался химией. Иногда ты приглашал меня и моих друзей и показывал химические фокусы. Казалось, что твоя власть над материей не имеет предела. Жидкость легко меняла свой цвет, повинуясь твоим заклинаниям, ты смешивал самые обыденные вещества, потом садился за стол, брал свою гигантскую чашку, отхлебывал чай - и смесь по непонятной прихоти загоралась!
Мой брат - волшебник. Теперь я представлял себе другое будущее. Я представлял твою волшебную лабораторию. Я приезжаю. Ты встречаешь меня в чистеньком белом халате. Проводишь меня через настоящую химическую фабрику, и мы попадаем в огромную комнату на крыше этой фабрики. Ты берешь несколько колбочек, наполненных разными жидкостями, смешиваешь их в стеклянном химическом чайнике, разливаешь по огромным чашкам - и мы пьем наш любимый, невероятно сладкий чай. И я знаю, что тебе не нужно ничего рассказывать твои магические жидкости отражают все, что происходит в мире. И мы сидим, пьем чай.
Да, и, самое главное, слушаем при этом твою любимую музыку. Поначалу она мне не нравилась. Она казалась слишком ритмичной, но неправильно ритмичной, она казалась шумной, вязкой, с неприятными металлическими отзвуками. Потом я привык, а дальше - полюбил эту музыку.
Летом ты уехал в спортивный лагерь. Ты всерьез занимался спортом. Мы с мамой и с папой приезжали поболеть за тебя, на чемпионат. Все были очень рады, когда ты занял второе место. Один ты был недоволен. Ты тогда объяснял мне, что за два года еще ни разу не занял первого места - "вечно второй". Для тебя это было все равно, что "вечно последний". Ты мог быть только первым.
И ты стал первым, но уже в следующем году.
Этот год я помню очень хорошо. Ты победил на трех районных олимпиадах. Ты победил на областной олимпиаде (не спортивных - предметных). А летом ты занял первое место на одном из самых престижных спортивных соревнований.
Потом ты уехал - и уехал навсегда. Сначала в специализированную химическую школу, потом поступил в Университет.
Дом опустел без тебя.
Альфа умерла. Я разводил золотых рыбок, но постоянно забывал их кормить, и они все погибли.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…
Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.
Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.
«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.