Привенчанная цесаревна. Анна Петровна - [18]
На князя Фёдора Юрьевича смотреть страшно было. Ему ведь государь братец за Софьей Алексеевной доглядывать поручил, и вот те какое дело! То ли царевна их позвала, то ли кто другой подсказку сделал. Быстрым ходом к первопрестольной двинулись.
Многих в те дни страшные не видала, а девки толковали: притих народ. За государя заступаться не стали. Ждать принялись. Известно, чей верх, тому и кланяться придут, в ножки кинутся. Верили, многие ещё в царевну-правительницу верили.
Фёдор Юрьевич, аки лев рыкающий, метался — сама к нему к Малому Вознесенью заехать решилась. Раз за разом повторял: предупреждал же братца, говорил же, покуда есть Милославские, николи покою не будет. Всё равно станут воду мутить.
И то сказать, что им с братцем мириться — ведь первые они, старшие. Покуда был жив государь Иоанн Алексеевич, ещё куда ни шло, а без него-то нешто так просто престол уступят.
Ещё спасибо, у Прасковьи Фёдоровны сынка не родилось — тогда бы и вовсе не отбиться.
1699 года февраля в 4-й день, на благоверного великого князя Юрия Володимировича Владимирского, Преображенские солдаты кликали клич на Ивановской площади, перед Николою Гастунским, чтобы стольники, стряпчие, дворяне московские, жильцы и всяческих чинов люди ехали бы в Преображенское, кто хочет смотреть разных казней, как станут казнить стрельцов и яицких казаков, а ехали б без опасения. И того числа казнены стрельцы, а иные четвертованы, всего 192 человека.
Шутка ли — три с половиной месяца в английском королевстве провёл. В письмах о делах государственных намекал, а на деле? Все говорят, на верфи в каком-то городке трудился. И впрямь плотником заправским заделался.
Как только оторвался от английских занятий! Анна Ивановна тут, сказывали, хуже царицы Авдотьи в слёзы пускаться стала. Писал ли ей что братец, нет ли. Поди, писал. А всё равно из Англии в Вену собрался. Задумку имел союз противу турок наладить.
Понимать надо, не вышло. Вену бросил — к Венеции направился. А тут известия от наших. Говорили ведь, предупреждали: не замирил стрельцов, не договорился с ними. Вот и взбунтовались. Правительница ли бывшая Софья Алексеевна виновата, начальники ли ихние, кто знает. Только велено было курьеру, про сон и отдых забыв, к государю домчаться, в Москву сей же час вернуть. Если не опоздает...
Да не мог он к сроку вернуться. Спасибо, Шеин с бунтовщиками расправился под Воскресенским монастырём. Кого следовало, казнил. Выходило, без государя дело обошлось. Только теперь, примчавшись в Москву, никому не поверил.
Вернулся на праздник Петровской иконы Божьей Матери, 25 августа, и сразу на Кокуй, к Анне Ивановне. Ни тебе жены, ни сестры, никаких родных... Скрываться не стал, что одна дорога была — в её опочивальню.
А на следующее утро, прямо из её дома, на Преображенский двор — вершить суд и расправу. За бороды первых сановников государственных схватился — сам кромсал как умел, как выходило. Следствие начал по новой, будто Шеин ни о чём не дознавался.
Во всём правительницу бывшую обвинил. Вместе с ней Марфу Алексеевну, что никогда ему покорства не проявляла. И — кому бы в голову пришло — царицу Авдотью. Не за бунт стрелецкий — тут уж её вины, ищи, не ищи — не сыщешь. А просто. Постричь велел. Насильно. Полагала, владыка своё слово скажет. Не сказал. Так и не стало царицы Авдотьи, а у царевича Алексея матери.
Не мне братца-государя судить. Не мне... А вот стрельцов казнить стали. За один месяц больше тысячи положили. Обезглавили. За октябрь. Три месяца переждали и снова сотнями начали. И братец сам хвастал: по десяти, а то и двадцати голов кряду на плахе рубил. И Алексашка Меншиков. Вместе.
— Ничему, Петруша, в жизни не завидовала — тебе завидую: коль довелось тебе столько повидать. Кабы не читала, не сведома была чудес этих заморских, легше бы было, а так... Всё перед глазами картины дивные встают, только рассмотреть ничего толком нельзя.
— Неужто, сестрица, про тебя забыть мог. Всю дорогу помнил. Вот и копию с журнала, что каждый день вёл, велел тебе списать. Для интересу. Где был. Чего видел.
— Да ты что, Петруша, цельный журнал? Да такой толстый! Господи! Вот порадовал, братец, вот порадовал! Как отъедешь, тут же читать примусь, обо всём позабуду.
— Вот и погляди, как люди живут и как нам жить надобно. Сама разумеешь, за что прямо с ходу браться буду. Читай, умница моя, Господь с тобой. Завтрева заеду.
«Копия з журнала ево величества Петра Первого... когда, он своею высокою особою изволил ходить при свите посолской за море 7206 от Рождества Христова 1697 году.
С Москвы майя 11-го дня через Клин Тверь Торжек великий нов Град оттоль в Нарву июня 2: дня из нарвы июня 11 дня кораблём в Любик июня 23 дня тут видел в церкви престол из мрамора резан зело изрядно и органа в которых одна труба 16: аршин а из Любика в Гамбурх.
В 25: день тут видел метальника в камеди, которой метался зело дивно.
Июля 11-го дня в Амстердаме был в дому где собраны золотые серебряные и всякие руды и как родятца алмазы изумруды королки всякие каменья и морские всякие вещи и как золото течёт от земли от великого жару.
Гоголь дал зарок, что приедет в Москву только будучи знаменитым. Так и случилось. Эта странная, мистическая любовь писателя и города продолжалась до самой смерти Николая Васильевича. Но как мало мы знаем о Москве Гоголя, о людях, с которыми он здесь встречался, о местах, где любил прогуливаться... О том, как его боготворила московская публика, которая несла гроб с телом семь верст на своих плечах до университетской церкви, где его будут отпевать. И о единственной женщине, по-настоящему любившей Гоголя, о женщине, которая так и не смогла пережить смерть великого русского писателя.
Новый роман известной писательницы-историка Нины Молевой рассказывает о жизни «последнего фаворита» императрицы Екатерины II П. А. Зубова (1767–1822).
Сторожи – древнее название монастырей, что стояли на охране земель Руси. Сторожа – это не только средоточение веры, но и оплот средневекового образования, организатор торговли и ремесел.О двадцати четырех монастырях Москвы, одни из которых безвозвратно утеряны, а другие стоят и поныне – новая книга историка и искусствоведа, известного писателя Нины Молевой.
Эта книга необычна во всем. В ней совмещены научно-аргументированный каталог, биографии художников и живая история считающейся одной из лучших в Европе частных коллекций искусства XV–XVII веков, дополненной разделами Древнего Египта, Древнего Китая, Греции и Рима. В ткань повествования входят литературные портреты искусствоведов, реставраторов, художников, архитекторов, писателей, общавшихся с собранием на протяжении 150-летней истории.Заложенная в 1860-х годах художником Конторы императорских театров антрепренером И.Е.Гриневым, коллекция и по сей день пополняется его внуком – живописцем русского авангарда Элием Белютиным.
Петр I Зураба Церетели, скандальный памятник «Дети – жертвы пороков взрослых» Михаила Шемякина, «отдыхающий» Шаляпин… Москва меняется каждую минуту. Появляются новые памятники, захватывающие лучшие и ответственнейшие точки Москвы. Решение об их установке принимает Комиссия по монументальному искусству, членом которой является автор книги искусствовед и историк Нина Молева. Количество предложений, поступающих в Комиссию, таково, что Москва вполне могла бы рассчитывать ежегодно на установку 50 памятников.
Дворянские гнезда – их, кажется, невозможно себе представить в современном бурлящем жизнью мегаполисе. Уют небольших, каждая на свой вкус обставленных комнат. Дружеские беседы за чайным столом. Тепло семейных вечеров, согретых человеческими чувствами – не страстями очередных телесериалов. Музицирование – собственное (без музыкальных колонок!). Ночи за книгами, не перелистанными – пережитыми. Конечно же, время для них прошло, но… Но не прошла наша потребность во всем том, что формировало тонкий и пронзительный искренний мир наших предшественников.
Привет тебе, любитель чтения. Не советуем тебе открывать «Реквием» утром перед выходом на работу, можешь существенно опоздать. Кто способен читать между строк, может уловить, что важное в своем непосредственном проявлении становится собственной противоположностью. Очевидно-то, что актуальность не теряется с годами, и на такой доброй морали строится мир и в наши дни, и в былые времена, и в будущих эпохах и цивилизациях. Легкий и утонченный юмор подается в умеренных дозах, позволяя немного передохнуть и расслабиться от основного потока информации.
Украинский прозаик Владимир Дарда — автор нескольких книг. «Его любовь» — первая книга писателя, выходящая в переводе на русский язык. В нее вошли повести «Глубины сердца», «Грустные метаморфозы», «Теща» — о наших современниках, о судьбах молодой семьи; «Возвращение» — о мужестве советских людей, попавших в фашистский концлагерь; «Его любовь» — о великом Кобзаре Тарасе Григорьевиче Шевченко.
Подробная и вместе с тем увлекательная книга посвящена знаменитому кардиналу Ришелье, религиозному и политическому деятелю, фактическому главе Франции в период правления короля Людовика XIII. Наделенный железной волей и холодным острым умом, Ришелье сначала завоевал доверие королевы-матери Марии Медичи, затем в 1622 году стал кардиналом, а к 1624 году — первым министром короля Людовика XIII. Все свои усилия он направил на воспитание единой французской нации и на стяжание власти и богатства для себя самого. Энтони Леви — ведущий специалист в области французской литературы и культуры и редактор авторитетного двухтомного издания «Guide to French Literature», а также множества научных книг и статей.
Роман шведских писателей Гуннель и Ларса Алин посвящён выдающемуся полководцу античности Ганнибалу. Рассказ ведётся от лица летописца-поэта, сопровождавшего Ганнибала в его походе из Испании в Италию через Пиренеи в 218 г. н. э. во время Второй Пунической войны. И хотя хронологически действие ограничено рамками этого периода войны, в романе говорится и о многих других событиях тех лет.
Каким был легендарный властитель Крита, мудрый законодатель, строитель городов и кораблей, силу которого признавала вся Эллада? Об этом в своём романе «Я, Минос, царь Крита» размышляет современный немецкий писатель Ганс Эйнсле.
"Пётр был великий хозяин, лучше всего понимавший экономические интересы, более всего чуткий к источникам государственного богатства. Подобными хозяевами были и его предшественники, цари старой и новой династии, но те были хозяева-сидни, белоручки, привыкшие хозяйничать чужими руками, а из Петра вышел подвижной хозяин-чернорабочий, самоучка, царь-мастеровой".В.О. КлючевскийВ своём новом романе Сергей Мосияш показывает Петра I в самые значительные периоды его жизни: во время поездки молодого русского царя за границу за знаниями и Полтавской битвы, где во всём блеске проявился его полководческий талант.