Притчи - [50]

Была в мистере Фейси некая безобидная гордыня, которая доставляла ему определенное удовольствие при взгляде на косилку. Поле принадлежало ему, косилка словно бы защищала его, и если бы кому-нибудь пришло в голову пройти той дорогой, косилка ясно показывала, кто хозяин поля.

Косилка оставалась на том месте годами, и каждую осень мистер Фейси осторожно вспахивал землю вокруг нее, вполне удовлетворенный тем, что она остается на месте, словно будучи уверенным, что ее ржавое железо пустило в землю корни, которые держат ее прочно и надолго.

И так косилка оставалась на середине поля, гордый корабль, зимой плывущий в буром море, весной бросавший якорь в зеленом океане, а летом полностью тонувший в золотом озере.

Поле, свободно лежащее под всеми ветрами, ревностно охраняет свою естественную красоту и немедленно мстит при малейшей попытке ограничить его свободу. Не успевал мистер Фейси огородить поле новой лоснящейся оградой — в глупой, безрассудной надежде заставить свое поле походить на ухоженные наделы внизу, в долине, — как тощие коровы в ответ на призывы поля принимались тереться о столбы, пока те печально не заваливались, а влажные западные ветры покрывали ржавчиной проволоку, пока вскорости все не ветшало и не приходило в скорбное состояние, исполненное при этом изящества и утешения.

Даже труды мистера Фейси по возделыванию поля мало что меняли, ибо со стороны, с верхушки кургана, надел мистера Фейси, как бы он ни вспахивал и ни боронил его, так и смотрелся частью нетронутых рукой человека, обширных холмов, торжественно устремляющихся к морю.

Было в поле мистера Фейси нечто такое, что смягчало скорбь и наделяло бессменным очарованием всякую перемену, распад и нищету…

Как случается с местами, не обезображенными грубой человеческой деятельностью, все в поле мистера Фейси имело свой голос, и среди завывания и порывов ветра маленький дружелюбный комок земли обращался к соседу с подобающим комплиментом, а простая обломанная палка нашептывала чертополоху пленительное стихотворение.

Косилка, которая была, разумеется, большой говоруньей, на протяжении значительного отрезка времени имела беседу на важную тему долговечности с гигантским кремневым булыжником, о который однажды сломался сошник на плуге мистера Фейси, и тот отбросил булыжник в сторону, чтоб не мешал. Даже столбы ограды — пускай сломанные и наклонившиеся — вечно спорили друг с другом о расстояниях между небесными звездами, считая их столбами в Божьем саду.

Мистер Фейси, работая в поле, имел что сказать больше всех других здешних болтунов. Вечно он обращался в своей обычной шутовской манере, разражаясь громким смехом, ко всему, к чему бы ни прикасался и с чем бы ни обращался.

— Старый ты сорняк, — говорил он, держа в руке пук сухого пырея, — нечего тебе тут больше ошиваться, только червей соблазняешь. Я вон какую дорогу проделал, чтобы тебя пожечь. Ты-то, вишь, хочешь расти, а я вот хочу тебя пожечь.

Живые и мертвые была настолько сродни на поле мистера Фейси, что найти разницу между ними можно было с трудом. Все любили вставить свое словечко. Гниющий трупик крысы мог любезно обратиться на языке распада к зеленому листочку щавеля. Когда умирал червь, его это совершенно не беспокоило, ибо он обретал новый голос и новый разум в комке земли, что служил ему могилой.

Говорящие мертвые вещи болтали больше живых, хотя их речь была не настолько громогласна, и палый лист, принесенный с дальней купы берез на другом холме, мог многое понарассказать грибку о том, у какой березы корень больше подгнил.

И так проходили времена года, и одинокое поле становилось свидетелем этим переменам, что приходят с весной и осенью.

Как-то осенью мистер Фейси решил посеять краснозерную пшеницу. Более подходящим делом было бы подождать до весны, а там, в соответствии с севооборотом, которому мистер Фейси следовал, засеять поле черным овсом, однако мистер Фейси увидел во сне кое-что получше.

Как-то ему приснилось, что в комнату сквозь печную трубу льется золотое зерно, пока пол его гостиной не оказался полностью покрыт зерном, так что он мог укрыться им с головой, — как Калигула золотыми монетами, когда гремел гром. Но сон закончился не так хорошо, ибо вдруг через окно налетели птицы и склевали все зерно.

Мистер Фейси был не такой человек, чтобы не придавать значения снам. Он посеял зерно и решил, что повесит на косилку старое пальто, — отпугивать ворон.

По счастью, у мистера Фейси как раз было некое старое одеяние, очень для этой цели подходящее, которое когда-то подарил ему приезжавший в Доддер молодой ученый, носивший пальто в те времена, когда еще учился в кембриджском Сент-Джон Колледж.

Когда-то пальто было хорошим, и мистер Фейси с гордостью надевал его в церковь, но с тех пор прошло много времени, и в то утро, когда мистер Фейси посеял зерно, он благословил пальто и повесил его на одну из смотрящих в небо осей брошенной косилки.

Можно легко предположить, что как только среди птиц распространилась новость, что мистер Фейси вышел в поле сеять, все вороны в округе изъявили желание слететься на поле отведать от его щедрот.