Притча о пощечине - [9]

Да уже поздно.

И убежал.

Вот она, эволюция!

Слабость делала человека сильнее всех вокруг. Эволюция довела мозг человека до того, что порой он пренебрегал силой, и при непосредственном столкновении равных появилась идея не отвечать на удар ударом, а противопоставлять мощи тела силу духа.

Кто с этим соглашался, кто возражал. Кто развивал дух да мозг, кто тренировал тело. Кто говорил о потребностях и возможностях своего высокого духа искренне, а кто лишь воображал, будто откровенен с собой. На самом деле рефлексы четвероногих порой одерживали верх, лишь только тело одолевали какие-либо неожиданные обстоятельства и низводили все эволюционные достижения на уровень физических возможностей. И на мгновения — у лучших людей на мгновения, но с большими, продолжительными последствиями, — сила одолевала мозг.

Мозг, дух должен быть сильнее — так хотела эволюция.

Какая эволюция, какой дух поднял руку Евгения Максимовича на себе подобного? Как же сила слабого тела в короткий миг победила слабость сильного духа? Неужто жизненные неурядицы тела могут сломать более молодую эволюционную надстройку?

Где оно — римское право?!

***

— Нет, ты скажи, за что он меня так?

— А ты чего? В морду сразу же. Другие видели — он первый.

— Надо бы. Нехорошо только — люди.

— А он-то при людях! Я рядом сидел. Константин, тот не видел. Тебя же не было тогда?

— Я куда-то вышел. Но, если надо, я скажу.

— Чего ты скажешь? Я-то был, видел. Еще наши были. И их главный врач.

— Давайте, дорогие гости, выпьем еще по одной. Вот матери нет, и вы у меня первый раз. Помянем. Так.

— Водка плохая. И чего ж меня-то не было!

— Водка не плохая. Верно, пить надоело. Вот ушел и не видел. Он врезал Петьке — тот только рот открыл. Да, Петь.

— Я и не понял ничего. Ну, не так сделал. Переделаем. Если мы все так на работе будем… Армия, что ли… Он-то свою работу переделывать не стал?

— Ему не переделать.

— Я бы сразу дал ему. Откуда огурчики у тебя такие? Из магазина, что ли?

— Не сам же банки закатывал.

— Может, мать еще?

— Вообще-то мать делала какие-то банки.

— Давай еще помянем.

— Давай. Ага. Хлебушком занюхай, а потом уж огурчик.

— Маленькие, с пупырышками, сладкие.

— Соленые. Вот я, когда увидел, как он врезал, сразу хотел… Вскочить даже не успел. Сразу тот удрал.

— Звонок. Кто пришел? Пойди открой. Тебе ближе… Антонина! Тонюшка, иди выпей с нами. Мы тут мать мою поминаем, вот.

— Я на минутку, Петр Ильич… Я не буду.

— Нет, Антонина. Вы должны с нами. Помянуть мать Петра надо.

— Уже поминали. Уже и на девять дней поминали, и на сорок дней поминали.

— А мы еще не были у Петра. Ведь при мне он врезал. Антонина, должна выпить. Раз пришла — должна.

— А я вот не был, когда было. Я бы дал ему, Петь.

— Да не успел я. Только подумал: за что?!

— Я вскочил. Подумать не успел, а вскочил, да он уже удрал.

— Ушел. Испугался. Надо было дать.

— Нехорошо так. Он ведь мою мать оперировал. Как я при всех?

— Не было меня. «Мать»! Ну и что?! Что он сделал? Где мать-то? Умерла ведь. Я бы…

— Зря вы, дядечки-мальчики, расшумелись. Он и сам сейчас знаете как убивается. Он ведь с приветом, с психом. А другие у нас — наоборот. Говорят: молодец. Наконец-то нашелся человек и сказал им про их работу. Про ремонт то есть.

— Плохо работаем?! А он может без ножа работать? Не больно наработает, если, к примеру, пенициллин не дадут. А с приветом если — не работай. Иди на пенсию. Псих без справки. Меня не было.

— Молодой еще — на пенсию!

— Что верно, то верно. Пришел ко мне, говорит: прости ты меня, Петр Ильич, и сам не знаю, что со мной. Хочешь — ударь меня. Хочешь — при всех ударь. Я вот в знак примирения бутылку коньяка принес.

— Это при мне было. Коньяк ему больной принес, и он к нам. Знаем. Я ему сразу сказал: «Пошел давай отсюда. Не хрена нам с тобой разговаривать. Еще поплачешь у нас». Еще взятки свои нам тащит. Прохиндей.

— Я стою как дурак, что и говорить, не знаю.

— А в этот раз не было меня. Жаль. Не успел. И ушел?

— Сразу ушел. Коньяк на столе оставил.

— Да? Я и не видел. Все думал, что ответить.

— Давай морду набьем — и квиты.

— Да вы что! Дядечки-мальчики, очумели? Он и так весь искаялся, а вы — драку. Да ведь ремонт-то и впрямь уже надоел всем. Он все равно считает, что работаете плохо. А сам-то он мужик хороший.

— «Ремонт надоел»! У вас он только два года, а мы всю жизнь в таком ремонте. — Константин засмеялся, радуясь, по-видимому, найденному образу. — Сразу надо было в морду.

— Нельзя же, говорю. Он мать мою оперировал. Вот.

— Ну что заладил! «Мать, мать»! Вот, вот. Где она, твоя мать, после его операции?

— И то… Да… Оперировал. Налейте еще, что ли.

— Он сейчас точно такую же, как ваша мама, оперировал. На этот раз удалось ему все убрать.

— Вот видишь, Петь! А ты — «маму оперировал». Правильно ты ему сказал: у нас только плитки отвалятся, а у них… За твое здоровье, Антонина. Выпей с нами чуток. За его здоровье. За хозяина. Ну, вот и молодец. Правильно. Жаль, меня в этот раз не было. Тогда был, а сейчас нет. Плохо. Колбаску подай.

— А я был в этот раз.

— Антон, положи себе консерву на хлеб. Все лучше будет. Ты хоть кошку заведи. Антонина, у тебя кошки нету?