Притча о Мордане - [4]

— Чего уставился?.. Моя не прачка, моя шпиона?..

— Пожалуйста, — тихо и нежно проговорил Ли, — не надо. Спасибо… извините.

Мордан загоготал.

— Во дурной!.. Ходя, соли надо?

— Ходя, соли надо? — с отсутствующим видом сказала Хейли.

— Ходя, соли надо? — прыснул Хижняк.

— Ходя, соли надо? — печально пропел Яша.

И тут со мной случилось что-то непостижимое: кто-то разжал мне челюсти и вытянул из гортани оцарапавшие ее грязные слова:

— Ходя, соли надо?

Ли внимательно посмотрел на каждого из нас.

— Я не буду запускать змея. — Вот, оказывается, в чем заключалась та страшная месть, на которую намекал его моляще-угрожающий взгляд.

Похоже, Мордан тут только заметил хрупкое сооружение из офрированной цветной бумаги, которое Ли держал под мышкой. Он ухватился за ленточный хвост.

— Пусти, пожалуйста, лазолвешь. — Ли, как и все китайцы, не выговаривал буквы «р».

— Лазолвешь! — покатывался Мордан. — Говорить сперва научись! Чего прищурился, ходя? — И он сильно дернул змея за хвост.

— Не надо, — попросила Хейли. — Правда разорвешь.

— Заткнись, чухна белоглазая! — И Хейли получила новое имя. Мордан снова потянул за ленточку, гофрированная бумага стала с хрустом разглаживаться. Змей все вытягивался, какой же он длинный! — потом вовсе утратил свою красивую ребристость, стал колбасой и вдруг лопнул сразу в нескольких местах. Ли отпустил его огнистую голову, труп змея упал в талый снег. Ли подошел к Мордану:

— Дай мне, пожалуйста, соли.

— Какой тебе еще соли?

— Ты отнял у меня змея. Дай мне соли.

— Он что — дурной? — спросил Мордан.

— Ли очень дулной, когда ему плохо. Вот здесь плохо. — Ли показал на грудь.

А потом он что-то сделал, мы едва уловили короткое стригущее движение двумя кистями, Мордан сложился, как перочинный ножик, отрыгнул желчью и, почти падая с каждым шагом, заковылял к подъезду.

— Ли, хочешь, отдам тебе шведку? — послышался с земли голос.

Ли наклонился, поцеловал лошадника в макушку и убежал. Мордан появился во дворе через неделю. А еще раньше исчезла семья Ли. Исчезла, как не бывала. Да и были ли они в самом деле: стриженный бобриком Вэнь со стопкой чистых рубашек на ладони, большая Лю с крошечными ступнями, вся жужжащая, трещащая, шелестящая диковинками из сухой бумаги, щепочек и сургуча, и был ли маленький повелитель змей, добрый и гордый мальчик, не прощающий зла?

Мордану понадобилась еще одна крепкая затрещина, чтобы окончательно подмять под себя двор. Алеша Кардовский был самый большой, сильный и самый добродушный из нас. Для него Мордан приготовил стишок: «Немец, перец, колбаса, тухлая капуста, слопал в супе волоса и сказал: как вкусно!» Пока в этой нелепице упражнялся один Мордан, Алеша просто не обращал внимания, но когда к солисту присоединился хор, он решил выяснить отношения.

— Что это значит? — спросил он нас. — Какой я немец?

Мы молчали, подавленные собственной глупостью, а Мордан завел как ни в чем не бывало:

— Немец, перец, колбаса, тухлая капуста…

— …слопал в супе волоса и сказал: как вкусно!.. — тупо подхватили мы.

«Мы», ибо и мой голос звучал в хоре. Что мною двигало? Желание быть как все? А почему Алеша никогда не дразнил меня? Очевидно, он принадлежал к тем избранным натурам, которые лишены стадного чувства. И все же я и сейчас не понимаю до конца, почему мы пошли на поводу у Мордана. Дети многое делают из духа подражания. В отличие от самого Мордана мы не вкладывали злого чувства в придуманные им дразнилки и прозвища, а подпевали ему за компанию. Все кричат, и я кричу, зачем мне быть в стороне. Но ведь раньше нам не требовалось хоровое подтверждение нашего единодушия. Каждый занимался своим, но каким-то образом это свое становилось общим и объединяло нас. Мордан пробудил что-то рабье в нас и превратил в стадо.

Алеша сделал попытку пробиться к разуму Мордана.

— Ты имеешь в виду моего отчима? Хансены — выходцы из Дании. Но я-то не Хансен, я Кардовский.

— Немец, перец, колбаса, тухлая капуста!.. — ликующе завел Мордан.

— …слопал в супе волоса и сказал: как вкусно! — от души грохнули мы.

Ссылкой на таинственного Хансена Алеша только напортил себе. Мы понятия не имели, что у него где-то есть отчим, да еще выходец из Дании. Он никогда не бывал в нашем доме. Выходит, Мордан действительно что-то пронюхал.

Мне не забыть затравленного выражения Алешиного лица. Достаточно сильный, чтобы расправиться со всей нашей тщедушной бандой, он испугался нас. Испугался непробиваемой глухоты, безнадежной тупости. И заплакал. Беззвучно, одними глазами. И от стыда за свою слабость, от беспомощности и чувства потери ударил Мордана. Тот привычно накачал воздух в легкие и разразился душераздирающим ревом.

Позже мы спрашивали Алешу, приходил ли управдом Бугров к его деду. Он отмалчивался. Он вообще стал крайне сдержан и молчалив, не участвовал больше в наших «утехах и днях», а направляясь по своим делам, быстро пересекал двор, успевая получить вдогон от Мордана «немца-перца-колбасу». Он не оборачивался.

Мордан торжествовал победу. Редкий случай возвышения в ребячьей компании не за счет силы, а за счет слабости. Хотя теперь он, случалось, поколачивал таких хиляков, как Яша, любитель шведок или безответная Хейли. Он открыл в каждом из нас какой-то изначальный ущерб: Хижняк оказался Хохландией, Хачек — Карапетом, Хейли — чухной белоглазой, Аза — вшивой цыганкой, Алеша — немцем-перцем, Яша — зидой-гнидой, были еще недорезанные буржуи и гнилая «интеллихенция». Один Мордан был без изъяна и щербинки.