Присяжный - [7]

– Подождите минутку, сударь, ведь нам по пути, так поедем вместе!

Сборщик податей был уже далеко, когда Франсуа пустился в дорогу, подгоняя бедного осла, который с трудом двигался под тяжестью ноши. Какое-то время Бьенасси усиленно стегал лошадь, чтобы Франсуа Шеру не смог его догнать, а потом опять поехал обыкновенным шагом. Впрочем, местность становилась гористее, скалы грозно возвышались по обеим сторонам дороги, а каштановые деревья, с которых при малейшем ветре падали на дорогу зрелые плоды, переплетали свои ветви над головой всадника. Бьенасси то напевал, то посвистывал, но, доехав до открытой местности, внезапно замолчал и осмотрелся с озабоченным видом.

Перед ним расстилалась красивая долина, орошаемая уже знакомой нам речкой. Он остановился и принялся любоваться хорошо возделанными, обширными полями, засеянными гречихой, группами деревьев с крепкими стволами, превосходными лугами, которыми всегда славился этот департамент. Луга и леса принадлежали замку, довольно значительному, находящемуся посреди долины и соединенному с большой дорогой аллеей из столетних каштанов.

Главное здание, насколько можно было судить издали, было старым, ветхим и непривлекательным. На остроконечной кровле были видны заржавленные флюгера, стены потемнели от времени, ставни местами сгнили – похоже было, что владелец не собирался тратиться на ремонт. Это был замок Рокроль, которым владел господин де ла Сутьер, один из известнейших в департаменте коннозаводчиков. Рядом видны были другие постройки, более длинные и узкие. Их свежевыбеленные стены и шиферные крыши составляли разительную противоположность с угрюмым видом главного строения. Это были конюшни, в которых содержались породистые лошади. Де ла Сутьер больше любил своих питомцев, чем себя, поэтому нечему удивляться, что и содержал их в лучших условиях.

Но Бьенасси и не думал удивляться этому противоречию – все, что он видел, было ему знакомо. Однако в данный момент лицо Теодора было серьезным, почти озабоченным. Сборщик податей продолжал озираться, и можно было подумать, что он ожидает чьего-то появления в одном из окон замка или в начале аллеи. Не увидев, однако, никого, он подумал: «На меня, похоже, дуются, потому что я опоздал. Не страшно. Я положу письмо на обычное место. Держу пари, что найду ответ, когда поеду вечером». Он вынул из кармана изящно сложенную розовую бумажку, которую позаимствовал из запасов Гортанс.

Рокрольский замок, как называли дом де ла Сутьера, стоял в большом парке, обнесенном высокой и густой живой изгородью. Со стороны дороги можно было проехать только через главный вход, некогда снабженный железными решетчатыми воротами. Сейчас от них сохранились одни лишь каменные столбы. Ко входу примыкала аллея из старых каштанов. Бьенасси остановился. Ободренный тишиной, которая царила вокруг, он сошел с лошади, привязал ее к железному кольцу, вделанному в один из столбов, и медленно, с величайшей осторожностью сделал несколько шагов по территории парка.

Внутри изгороди, как и снаружи, ничего не вызвало у него подозрений. По обе стороны аллеи шел невысокий забор. На лужайках, покрытых мягкой травой, орошаемых быстрыми ручейками и оттененных разбросанными по ним деревьям, бегали на свободе замечательной красоты жеребята со стройными и гибкими ногами, с гладкой шерстью, лоснящейся, как шелк, с развевающимися гривами. За этими прелестными животными, кажется, никто не наблюдал. Парк и аллея были пустынны.

Бьенасси весело свистнул. «Славно, – подумал он, – конюхи и жокеи, вероятно, на ярмарке, и я могу спокойно положить записку в ящик для писем». Свернув розовое письмо, он направился к громадному каштановому дереву. Его выступающие из-под земли корни и неровный ствол имели множество трещин и углублений. Одна из этих трещин явно была знакома молодому человеку: он наклонился, чтобы положить письмо, но тут прозвучал чей-то громкий голос. Обернувшись, Теодор, увидел перед собой самого владельца замка.

Это был мужчина лет сорока пяти – пятидесяти. Его румяное лицо, к которому часто приливала кровь, обыкновенно выражало смесь добродушия и некоторой раздражительности. Когда речь шла о покупке или продаже лошади, де ла Сутьер проявлял ум тонкий и хитрый; про него шла молва, что в подобных случаях он провел бы самого продувного из всех торговцев Франции и Англии. Густые усы придавали его наружности что-то военное, а привычка держаться чрезвычайно прямо напоминала, что прежде, чем стать коннозаводчиком, он служил в кавалерии.

Одежда де ла Сутьера вполне соответствовала его любимому занятию: синий сюртук, узкие штаны, ботфорты и шляпа с низкой тульей и широкими полями. На руке у него висел хлыст на кожаном ремешке, и никто во всей местности не помнил, чтобы когда-либо видел его иначе как в ботфортах со шпорами и хлыстом в руке.

Когда сборщик податей украдкой пробрался за изгородь, де ла Сутьер был поглощен созерцанием резвившихся на лужайке прекрасных жеребят. Он изучал их недостатки и достоинства и спрашивал себя, не пора ли подковать Вальтер-Скотта или подстричь гриву Шатобриану. Погруженный в эти серьезные размышления, де ла Сутьер не заметил всех проделок Бьенасси. Только когда тот прошел на порядочное расстояние от входа, хозяин увидал нежданного гостя и приветствовал своим обычно громким голосом: